А из хвои варили чай

Два раза в год мы вспоминаем о блокаде Ленинграда. 8 сентября – день начала блокады, 27 января – день полного снятия, день Ленинградской Победы. Но те, кому довелось жить в осажденном фашистами городе в те страшные дни, помнят об этом всегда.

Людмиле Петровне Соколовой (Людочке Элит) было 10 лет, когда началась война, родилась она 19 октября 1931 года.
— Мы жили на окраине Ленинграда, в Выборгском районе, недалеко от станции Удельная, – вспоминает она. – До революции наш дом принадлежал булочнику. В подвале была пекарня, на первом этаже – булочная, а на втором жила его семья. После революции в доме поселились 5 семей. Я помню, что не было ни канализации, ни водопровода. На кухне стояла дровяная плита, а две комнаты отапливались круглой печуркой. Мой папа – Петр Давыдович Элит – коммунист, латыш по национальности, изучал арабские языки. Он постоянно был в командировках в Судане, Алжире, Марокко. Дома его видели очень редко. Возможно, поэтому мы с мамой и жили у бабушкиной сестры Зинаиды Ульяновны Вакуловой.

В школе Люся занималась танцами, до сих пор помнит, как встать в первую позицию. Летом 1941 года будущая третьеклассница и танцовщица получила путевку на море. Чемодан был собран. Бабушка Зина положила туда обновки, аккуратно упаковали и балетную пачку. Отъезд на юг был назначен на 20-е числа июня. Однако планам помешала война. В доме был репродуктор, и Людмила Петровна до сих пор отчетливо помнит речь Молотова и Сталина.
На окраине Ленинграда бомбежки начались в первые дни войны.
— В июле 1941 года в нашем дворе начали рыть окопы, – рассказывает Людмила Петровна. – Я помню, что они были не прямыми, а зигзагом, сверху накатом лежали бревна, а внутри – скамеечки. В этих окопах мы с подружками играли в куклы. Укладывали их в «постельку», а потом говорили: «Тревога началась, бегите в убежище!»
С наступлением осени нам объявили, что в школе теперь госпиталь, и он уже заполнен ранеными. В третий класс мы пошли в новую четырехэтажную школу, находившуюся за Скобелевским проспектом. Отучились около недели, наверное, в эти дни немцы как раз сомкнули кольцо блокады вокруг города.

Сентябрь 41-го радовал ребятишек хорошей погодой, солнцем и мягким осенним теплом. Кто в 10 лет думает о войне? Дети с упоением играли в классики, «третий лишний». У каждой девчонки в портфеле была припрятана скакалка. Однажды, подходя к школе, Люся услышала шум, крики, увидела машины скорой помощи. Незнакомые женщины не пускали ребят даже к воротам, сказали, уроки сегодня отменяются. Взрослые рассказывали, что видели, как до окраины города смог долететь вражеский самолет, прошел над домами на бреющем полете. Фашистский летчик, увидев на школьном дворе множество детей – в это время как раз была пересменка, – дал по ним очередь из пулемета.

Суровой зимой 1941-42 года занятия в школе прекратились. Мама уволилась из учреждения, которое находилось на Фонтанке, и устроилась на маленький заводик поближе к дому. До войны там делали керосинки, в военное время начали выпускать тачки для подвоза артиллерийских снарядов.
— За нашей окраиной начинались колхозные поля, – вспоминает Людмила Соколова. – Пока можно было туда добраться, женщины открывали силосные ямы и приносили в ведрах темную, почти черную силосную массу. Бабушка Зина как-то делала из нее лепешки и подсушивала их на плите. Потом мы съели обойный клей, приготовленный для ремонта – он был из натуральных рогов и копыт. Недалеко от нашего дома был парк Сосновка, там стояла зенитная батарея. Зенитчиков нужно было кормить, поэтому им разрешалось рубить молодые сосны на дрова для полевой кухни. Ветки они отдавали нам топить печурку, а из хвои мы варили «чай». Однажды мы с мамой шли за ветками, и я увидела бревно, занесенное снегом. Подумала, что оно свалилось с санок, когда кто-то вез дрова. Сказала маме: «Давай возьмем, положим на санки». Но мама схватила меня за руку: «Не смотри!». Это был человек, умерший прямо на улице.

Еще до войны папа привез нам 3 отреза красивой ткани на платья: 2 голубых и апельсиновый. Платья сшить не успели, отрезы мы с мамой отнесли на базар и обменяли на продукты. Помню только, что за один из них нам дали пол-литровую баночку хряпы – квашеной капусты из грубых нижних зеленых листьев. Меняли даже мебель. Однажды у нас увезли шкаф с зеркальной стенкой и за него привезли ведро овощей: репы, брюквы и свеклы.
Людмила Петровна вспоминает, как, тесно прижавшись друг к другу, дрожа от холода, сидели люди на лесенке в ожидании хлеба по карточкам. Наконец, приехала машина, все начали вставать в очередь, сидеть остался лишь один пожилой мужчина. «Дедушка, вставай, хлеб привезли», – кто-то попытался растолкать его, но тот был уже мертв.
1 апреля 1942 года в квартире в Петроградском районе умер ее отец. 23 апреля – бабушка Зина: свои 125 грамм блокадного хлеба она делила с Людой. Лето пережили, собирая в Сосновке траву. В парке даже висели листовки с нарисованными растениями, которые можно есть. Подорожник собирать не разрешалось, вероятно, его использовали в медицинских целях.

Одной из самых больших опасностей в холодном и голодном городе был сыпной тиф. Бригады комсомольцев ходили по домам, отправляя жителей в баню. Людмила Петровна вспоминает, как же холодно было в той бане, и даже в парилке! Выдавали немного жидкого черного мыла и тазик горячей воды. От пара помещение согревалось. В это время одежду и обувь уносили на «прожарку». После бани трудно было застегнуть пуговицы: они были расплавлены. Зато это спасало людей от вшей и, как следствие, от распространения сыпного тифа.

Осенью 1942 года деревянный дом разрешили разобрать: нужны были дрова.
— Нам дали ордер на комнату на улице Некрасова, – рассказывает Людмила Петровна. – Мы с мамой пошли туда. Комната была заставлена мебелью и казалась жилой: круглый стол, кровать, красивый абажур на лампе. Оказалось, что на хозяина пришла похоронка, а хозяйка умерла от голода. Стало не по себе, переезжать туда мы не хотели. В это время пришло письмо от бабушки Шуры. В самом начале войны ее эвакуировали из Карелии в Коми ССР, и она просила нас ехать к ней.
И сейчас удивляется и восхищается Людмила Петровна работой военных почтальонов. Чтобы попасть в осажденный город, письмо пересекло линию фронта и кольцо блокады, ответ тоже дошел до адресата! Решившись на эвакуацию, стали собираться. Эшелон № 365 привез на берег, где стояла солдатская палатка. В ней устроились на ночлег. Посреди ночи раздались голоса: «Собирайтесь, судно пришло!». По железной лесенке на борт судна вскарабкались с трудом, все были очень слабы.
— Эвакуация была назначена в Алтайский край, но мы с мамой вышли там, где нас встречала бабушка Шура, – говорит Людмила Соколова. – С ней мы поехали в Коми. Я хорошо помню пристань Айкино, деревню Коквицы. До места добрались только в ноябре, и всю дорогу, узнав, что мы из Ленинграда, нам помогали добрые люди. Даже хлеб выдавали без карточек, просто записывали это на эвакуационном листке. Но, когда приехали, не сложились отношения с местными жителями: в деревне жили одни староверы, мы для них были совершенно чужими. Не дай Бог сказать при них, что я пионерка! Даже воды мы не могли набрать: все колодцы в деревне были закрыты на замки. Помогло только обращение к председателю колхоза. Тогда нам выделили один колодец, но староверы вовсе перестали к нему подходить.
Выжить в чужом, оказавшимся неприветливым краю, помогла бабушкина швейная машинка и ее талант к швейному делу. Машинка «Зингер» — единственное, что взяла бабушка в эвакуацию. До революции у Александры Ульяновны Вакуловой – бабушки Шуры была своя швейная мастерская. Сама она шила великолепные шляпки, но умела и все остальное. В военное время это умение помогло семье прокормиться.

Из-за войны и эвакуации Людмила пропустила 3 года учебы. Семилетку окончила уже в 18, поступила в техникум учиться на геолога. Ей нравилось путешествовать, ездить в командировки. Словно крылья вырастали за спиной, когда она оказывалась на вокзале с чемоданчиком в руках. Довелось Людмиле Соколовой работать на целине, проводить геологическую разведку для строительства железной дороги. Потрудилась она в Калининграде, найдя там нефть, газ и новое месторождение янтаря. Вышла замуж за уроженца села Красное Ярославской области, позднее переехали в Ярославль. Вместе с мужем вырастила сына, воспитала внука. Бережно хранит Людмила Петровна несколько фотографий, которые мама успела положить среди вещей при эвакуации. С этих снимков смотрят совсем еще молодые родители и красавица в роскошной шляпке – молодая еще бабушка Шура. Эвакуационную карточку с отметками «хлеб выдан» Людмила Петровна передала в школьный музей села Красное. После закрытия там школы она хранится в музее Туношонской школы.

Текст: Ирина Трофимова
фото: Ирина Трофимова и из архива Л.П.Соколовой