Ленинградская душа • Глянцевый журнал «Элитный квартал"

Ленинградская душа

27 января 2014 года исполнится 70 лет со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. Зимой 1944-го Елена Алексеевна Белоусова была еще ребенком, но некоторые моменты той жизни она помнит и сейчас. И до сих пор при любой возможности не упускает случая побывать на своей родине. В душе она остается ленинградкой.

Елена Алексеевна, вы родились в Питере?
Да, на Петроградской стороне, в 5 минутах ходьбы от Петропавловки.

Кем работали ваши родители?
Алексей Васильевич и Клавдия Петровна были врачами. Папа был старше мамы, врачом прошел финскую войну, а когда началась Великая Отечественная, он работал в Ленинграде, в поликлинике. 7 ноября 1941 года он умер после двух тяжелейших операций. Незадолго до смерти он просил маму, чтобы нас – меня и мою старшую сестру Нинель – не разлучали эвакуацией. Он наделся, что мама сумеет нас защитить. Первое, что он нам купил в 1941 году, были 2 маленьких детских противогаза.

То есть в блокаду в вашей семье остались одни женщины?
Да, маме в начале войны был 41 год, и в таком возрасте она осталась вдовой с двумя маленькими дочками. Она была начальником Государственной санитарной инспекции Петроградского района, и поэтому ее оставили в Ленинграде. Всю блокаду она отработала на этой должности.

Еще с нами жила мамина сестра, Елена Петровна Цветкова. Своей семьи у нее не было, и она постоянно находилась с нами, помогая по хозяйству. Кстати, именно с нее известный художник Рудаков написал «Портрет дружинницы». Сейчас эта картина хранится в музее истории Петербурга. Мы с сестрой считаем Елену Петровну второй нашей спасительницей. Когда началась блокада, мама уходила на работу, и мы оставались с тетушкой. А когда мы стали постарше, она водила нас в садик.

В осажденном Ленинграде работали детские сады?
Да, работали. Ведь к началу блокады в Ленинграде было 400 тысяч детей. Из них большинство эвакуировали, но все равно часть деток осталась. И мы в силу возраста, в общем-то, и не понимали, насколько страшные вещи происходят вокруг.

В начале блокады вам было всего 2 года, в конце – 5. Какие воспоминания остались у вас об этих годах?
Говорят, что детская и женская память крепче, чем мужская. Я до сих пор помню детские передачи и сказки, которые передавали по радио для ленинградских деток. Может быть, потому, что их читал работник радиокомитета и мой двоюродный дядя Константин Константинович Миронов. Помню, как видела аэростат из окна нашего 2 этажа, как дымили буржуйки – ведь отопления, воды и освещения тогда не было, как завывала сирена. Это был совершенно жуткий звук. Помню окна, заклеенные бумагой, чтобы не разбились от ударной волны, огромные очереди в булочную, куда мы ходили с тетушкой. Мама рано уходила на работу и поздно возвращалась. Поэтому в очередях мы стояли с тетей. Знаете, что меня поражало в тех очередях?

Что же?
То, что стоя в них, никто никогда не ругался. Наверное, поэтому с малых лет ко мне пришло это осознание ленинградской культуры.

В других городах ее не было?
Когда я вышла замуж, мы с супругом переехали во Владивосток. Я была в ужасе, впервые увидев, как люди толкаются, чтобы попасть в трамвай.

Где вы жили в Ленинграде?
Сначала в деревянном доме, который стоял в Александровском парке. При первой же бомбежке у нас вылетели все окна. Поскольку мама была на важной работе, нам быстро дали новое жилье. Мы переехали в каменный дом, где и прожили всю блокаду.
Очень хороший акростих о блокаде написала моя невестка, Ирина Викторовна Рогоцкая, которой, к сожалению, уже нет с нами. Можно, я вам прочту его?

Конечно!

Луч прожектора, скрежет металла,
Елей крик, и в ночи грозовое
Небо черную боль расплескало
Инфернальным снарядов воем.
Ноет Ладоги сердце скорбящее,
Голод лентой свинцовою душит,
Ранним утром во тьму входящую
Ангел смерти отпустит души
Детским смехом, в мир света манящего.
Помним ваше блокадное детство  –
Имена ваши вечно с нами.
Тем, кто выжил, достались в наследство
Елей шепот и скорбное знамя
Русских судеб блокадного детства.

А у вас лично с чем ассоциируется снятие блокады?
Сразу после окончания блокады было ликование, слезы и море радости. Я помню праздничный салют. О нем потом было написано много стихов, которые я собираю. Именно с тех пор я полюбила праздничные салюты. Даже когда мы со своей сем ьей жили в Магадане, я специально привозила детей в Петербург, чтобы они также могли их увидеть.

Что вас ждало после войны?
В 1956 году я окончила школу и поступила в Ленинградский мединститут на врача общей практики. Проучилась 4 года, я вышла замуж за своего дорогого супруга Юрия Владимировича Белоусова. Он к тому времени уже окончил мединститут. Мы уехали во Владивосток, там и поженились в 1960 году.

Поначалу муж был хирургом в морской части, а я доучивалась во Владивостокском мединституте. 6-й курс окончила уже будучи мамой, а потом работала акушером-гинекологом.

На Дальнем Востоке мы жили до 1966 года, а потом нас (жены врачей и офицеров всегда говорят «нас»), а точнее, мужа перевели в Магадан.

Каким вам запомнился этот город?
Прекрасный, замечательный! 90% его населения в то время было с высшим образованием. Я работала в областном родильном доме, а муж – военным врачом-хирургом. Он вообще был хорошим врачом с легкими руками. За это его любили и уважали пациенты. Единственное, что мне не нравилось: из-за постоянной занятости на работе мы проводили с нашими маленькими детьми меньше времени, чем хотелось бы.

Как вы попали в Ярославль?
В 1972 году мы получили назначение в Бурмакино и прилетели сюда («на материк» – так у нас это называлось). Я работала акушером-гинекологом в Бурмакинской больнице, а супруг был начальником лазарета в воинской части. И все повторялось опять: за мной и за мужем то и дело приезжали скорые с работы и увозили нас в разные стороны. А дети оставались нас ждать.

А сами они не захотели стать врачами?
Они посмотрели на нас и решили, что не будут иметь такую профессию. В школе я не любила 2 предмета – физику и историю. В итоге дочка Юля стала физиком-теоретиком, а сын Костя – историком.

Где они работают?
Дочь с отличием окончила электрофизический факультет ленинградского электротехнического института и потом работала гидроакустиком на Морфизприборе. После сокращений они с супругом оказались не у дел. Попробовали заняться бизнесом, и у них получилось. Так и живут в Санкт- Петербурге.

А сын получил 2 высших образования, живет в Ярославле. Так получилось, что он овдовел, и сейчас я помогаю ему воспитывать свою внучку Асю.

Гостям Елена Алексеевна не только с удовольствием расскажет о своей жизни в Северной столице, но и покажет по старой, еще советской карте, где проходила Дорога жизни, как была организована внутренняя оборона города, где шли самые жестокие бои и как проходила операция по снятию блокады Ленинграда. В этот раз слушателями лекции от непосредственной участницы тех событий стала съемочная группа «ЭК» во главе с руководителем журнала, депутатом муниципалитета Игорем Бортниковым.

Вы сами не теряете связь с Питером?
Конечно, нет. Раньше я часто ездила к маме, которая прожила больше 80 лет. А моя сестра и сейчас живет в доме, в котором мы пережили блокаду. Еще в Петербурге навещаю дочку, внучку и правнучку.

В повседневной речи вы употребляете типичные ленинградские слова «поребрик», «булочная»?..
Да, и парадная, и поребрик! Меня не всегда понимают. Я обожаю литературу о Петербурге и читаю все, что связано с этим городом. Когда бываю там, не могу надышаться ленинградским воздухом. Обязательно посещаю музеи и Петропавловскую крепость, смотрю город. Я хоть и прожила в Питере только первые 20 лет своей жизни, моя душа осталась там.

Как член совета ветеранов Фрунзенского района вы часто выступаете перед школьниками с рассказами о войне и блокаде. Насколько им это интересно?
В школах я вижу прекрасные лица. Ребята так благодарно реагируют и так хорошо слушают о войне и о блокаде! Наверное, такая реакция зависит еще и от умения донести материал до подрастающего поколения. Впрочем, и молодежь разная: есть те, кого интересует наркота, пиво и хулиганство, а есть и те, кто увлечен историей своей страны.

 текст: Евгений Мохов  | фото: Дмитрий Савин