Вторая жизнь Шурочки Филипповой

У всех, кто пережил блокаду Ленинграда, два дня Победы. Один – в теплый майский день. Другой – гораздо раньше, в зимнюю стужу. Каждый год 27 января обязательно приходят они на воинское мемориальное кладбище и безымянные братские могилы.

Александра Николаевна Власова – Шурочка Филиппова – родилась 14 апреля 1937 года в городе на Неве. В первые дни войны папа ушел в ополчение, дома осталась мама с четырьмя дочками. Первые детские воспоминания маленькой Шуры – не игры с сестрами, а бег за руку с мамой – в бомбоубежище, постоянное чувство голода и поиск хлебных крошек. Девочка еще не могла понять, что все, кто сидит в бомбоубежище рядом с ними, так же голодны.

– В один из дней 1942 года мама плакала, наверное, тогда она получила похоронку на папу, – вспоминает Александра Николаевна. – Я стояла возле нее и гладила по руке. Вскоре после этого мама слегла, в бомбоубежище мы уже не бегали. Когда начинались налеты, прятались под стол. Потом я тоже ослабела так, что перестала вставать. Мы лежали втроем: мама, я и маленькая Тамара. Ей был всего годик. Мама думала, что я умру, и хотела, чтобы меня похоронили в чистой одежде. Лежа в кровати, она шила мне черную юбочку в складку и белую кофту с кружевными рукавами и воротничком. Все это положила у изголовья.

Наступил день, когда старшие сестры разбудили Шуру и, плача, сказали, что мама умерла. Что это значит, девочка не поняла: казалось, что мама спит, просто руки ее холодны как лед. Пришли две женщины, завернули тело в простыню и увезли ее на Пискаревское кладбище. Клава ездила с ними. После войны сестры пытались найти ее могилу, но не смогли: тысячи ленинградцев были похоронены в братских могилах, на которых нет ни имен, ни фамилий. Маленькую Тамару тут же забрали в Дом ребенка, разыскать ее потом сестрам не удалось. Долгие годы у Александры Власовой хранился порыжевший листочек в клетку, где рукой женщины-управдома было написано: «Несмотря на разный возраст детей, просьба всех сестер определить в один детский дом». Благодаря этому Аня, Клава и Шура попали в ленинградский детдом №9. Шура в то время была слаба настолько, что детского дома не помнит, сохранились в памяти лишь некоторые моменты эвакуации детдома №9 по Дороге жизни.
– На полуторках подъехали к Ладожскому озеру, где была посадка на паром, – вспоминает Александра Николаевна. – С машины меня взял на руки солдат: ходить уже не могла. Как только он ступил на деревянные настилы, послышался жуткий вой немецких самолетов, началась бомбежка. Большинство детей было уже на пароме, и немцы начали стрелять по нему. Всю жизнь эта картина стоит у меня перед глазами! На другом берегу Ладоги пересели в поезд. Я все время была без сознания. Умерших детей там складывали на верхние полки, а на станциях хоронили в братских могилах. Помню сильный толчок, я открыла глаза: рядом лежали дети – холодные, как мама. От испуга я свалилась с полки. Кто-то взял меня на руки и сказал: «Жива!»

Приехали в Переславль, сначала разместили нас в школе имени Ленина. Я пришла в себя, когда две женщины в белых халатах поили меня водой, увидела зал, полный детей, и все они лежали и сидели на полу. В детском доме, который находился в местечке Кухмарь, в восьми километрах от Переславля, меня одну поселили в изолятор, было так страшно! Хотели забрать одежду, но я вцепилась руками в юбку, ведь ее сшила мама! Приносили еду, но есть я не могла. Из Переславля приехали врачи, они говорили о смерти, потом меня стали насильно поить рыбьим жиром.

Вместе с ленинградскими детьми в Кухмарь приехала и воспитатель детского дома Екатерина Федоровна Горбатюк. Видя, что Шура Филиппова может погибнуть, она договорилась с семьей в деревне Криушкино. У Надежды Рыжовой, которую маленькая Шурочка стала называть бабушкой Надей, своих детей было трое, но она взяла девочку почти на год. Четыре километра на спине нес Шуру по морозу 12-летний Рафаил Рыжов. В доме к их приходу собралась вся деревня: трогали ноги, руки в фиолетовых пятнах, а Шура стеснялась, понимая, что она не такая, как они. «Эта семья подарила мне вторую жизнь», – уверена Александра Власова. Задачу себе «бабушка Надя» поставила непростую: научить маленькую блокадницу кушать, улыбаться и радоваться жизни, а потом и ходить. Рафаил приносил с озера маленьких рыбешек для супа. Надежда приговаривала: «Кушай, Шурочка, ножки будут ходить». Девочки Нюра и Катя каждый день смазывали тело гостьи самодельными мазями из трав. С приходом лета Шуру сажали на подоконник, на солнышко. Девочка смотрела на возвращающихся с полей молоденьких колхозниц, а те, отставив грабли и вилы, пели и плясали, чтобы она хоть разок улыбнулась. В сентябре Шура вернулась в детский дом, в Кухмарь. Теперь уже воспитатель учила ее ходить.

– Как только я стала ходить, все время проводила в лесу, – говорит Александра Власова. – Знала все съедобные травы, все лужайки были мои. Наберу полный подол, принесу в комнату и угощаю девочек. Ранней весной собирала молодые шишки елей и сосен. Очень долго боялась купаться: казалось, что, зайди я в воду, тут же начнется бомбежка – так врезалась в память Ладога. Даже воспитатели не знали, что я бегала в лес еще и рисовать. Сестры подарили на день рождения бумагу и заточенный карандаш, и я, сидя на пенечке, рисовала березки, ели, детский дом.

Любовь к рисованию и талант сохранились у Александры Власовой на всю жизнь. На стене в рамочках висят ее акварельные натюрморты.
После войны нашлась бабушка: до 1945 года она была в фашистском концлагере. Когда Клава выпустилась из детского дома, поехала к ней, но бабушка умерла через полтора года. Клава отправилась в Ленинград, свой адрес она помнила хорошо, но оказалось, что в квартире Филипповых давно живут другие люди. Они отдали девушке фотографии родителей, которые когда-то висели на стене.

Шура после выпуска из детского дома поступила в ремесленное училище №8. Четыре десятка лет Александра Власова трудилась на Ярославском радиозаводе. Ярославль стал для нее вторым родным городом. Здесь она вышла замуж, воспитала сына и дочь, вырастила внуков, дождалась и правнуков. Никогда Александра Николаевна Власова не отказывается прийти на встречи со школьниками. Она уверена, что подрастающее поколение должно знать и помнить о войне и, конечно, о блокаде Ленинграда. ■

Текст: Ирина Штольба
фото: Ирина Штольба