Александр Петров: Настоящий путь в искусстве – всегда таинственный

Создавая свои фильмы, он рисуете пальцами на стекле. И если остановить мгновенье – каждый кадр можно рассматривать как самостоятельное живописное произведение. Лишний раз в этом убеждают эскизы к уже созданным и будущим работам режиссера, которые можно было увидеть на первой ретроспективной выставке Александра Петрова, прошедшей этой осенью в Ярославском художественном музее. Экспозиция, которая включала живописные композиции и к дебютному фильму «Корова», и к новой полнометражной картине «Князь», – позволила прикоснуться к тайнам ремесла художника-аниматора.

 

Александр Петров – первый и пока единственный из российских аниматоров, кто награжден премией «Оскар». Приз Американской киноакадемии был вручен за фильм «Старик и море». Работа была также удостоена целого ряда наград на международных кинофестивалях.

Другие картины режиссера – «Корова», «Русалка», «Сон смешного человека», «Моя Любовь» получили множество призов на различных фестивалях.

Александр Петров родился в 1957 году в селе Пречистое Ярославской области. Окончил Ярославское художественное училище и художественный факультет ВГИКа. Изучал основы режиссуры на Высших курсах сценаристов и режиссеров в Москве (мастерские Федора Хитрука, Гарри Бардина, Юрия Норштейна, Эдуарда Назарова).

Член Союза кинематографистов России, Международной ассоциации аниматоров АСИФА, Американской киноакадемии и Российской академии художеств. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации. Лауреат двух Госпремий России.

Живет и работает в Ярославле, где создал студию «Мастерская Александра Петрова».

 

– Александр Константинович, менялось ли как-то ваше отношение к искусству анимации? Что вы ждали от профессии, когда только начинали? К чему стремитесь сегодня?

– По большому счету ничего не изменилось. Когда я как автор могу высказаться по каким-то беспокоящим меня вопросам и как художник могу создать динамическое изображение, не похожее ни на чье другое, когда я понимаю, что могу браться за любые сюжеты, делать то, что зритель даже не ожидает, но принимает, реагирует и отвечает – вот и все мои заботы и всё мое счастье. А что еще? Придумать, как в очередной раз удивить зрителя? Мне это неинтересно. С каждым фильмом решаешь какие-то вопросы, которые сейчас для тебя актуальны, ты о них думаешь и о них высказываешься. И если фильм вовремя не сделать, то эти вопросы становятся не актуальны для тебя. Со мной так уже было не раз: истории, темы, которые меня будоражили, о которых мне хотелось говорить, не состоялись просто потому, что я перегорел.

Сражение. Эскиз к новому фильму «Князь», 2020г.

– На вашей выставке как раз можно было увидеть эскизы к невоплощенным фильмам – «Ассоль» по повести А. Грина «Алые паруса» или «Малидома – путь домой» по книге М. Патрис Сомэ. Вы не завершили эти и ряд других работ, потому что они перестали быть актуальными для вас?

– Да, именно так. Например, это произошло с «Алыми парусами». Я довольно долго искал материал для нового полнометражного фильма, и нашел то, что было мне интересно на тот момент. Подготовительный процесс растянулся на несколько лет. И я уже начинал снимать какие-то фрагменты. Но в какой-то момент вдруг почувствовал, что эмоции, которые мной двигали, перестали отвечать сердцу – и я фальшивлю, я начинаю сам себя искусственно разжигать, как бы добавлять топлива, которое позволяет держать себя в тонусе. Я осознал, что всё это ни к чему хорошему не приведет, я просто потрачу время, силы, в том числе силы многих людей, которые со мной работают, – но кино не станет каким оно должно стать. Конечно, я бы сделал картину качественно, профессионально грамотно и, наверное, даже интересно, но мне как автору скучно было двигаться дальше, мне стало всё понятно.

– То есть как автору вам необходимо до конца съемочного процесса открывать для себя какие-то новые смыслы?

– Мне кажется, что у большинства авторов такой подход. Неинтересно идти к чему-то, если ты уже всё знаешь. Я думаю, настоящий путь – всегда таинственный, путаный и не простой. Часто это путь с хождениями по кругу, с ловушками. И он сопровождается время от времени депрессиями, порой даже впадаешь в какое-то отчаяние. Но я люблю такой вот таинственный путь, когда каждый раз не знаешь, придешь ли ты к какому-то результату… И вот когда фильм смонтирован, и всё вдруг срослось – все мои ожидания, мое ощущение этого пространства, этих героев, которые начинают жить своей какой-то судьбой, – воспринимаешь это как какое-то чудо.

– А когда картина выходит на экран и начинает жить своей жизнью – это вызывает радость, тревогу за ее будущее или грусть, что всё закончилось? Или всё сразу?

– Всё сразу! Есть замечательный фильм моего педагога Фёдора Савельевича Хитрука «Фильм, фильм, фильм». Там всё рассказано – и про страдания, и про радости, и про надежды. Ты несешь в себе всё с трепетом до самого выхода картины. А после ждешь реакции. И этой реакции я не то чтобы боюсь, но переживаю каждый раз очень непростой период для себя. Фильм не отпускает. Беспокоишься: что дальше? Твой труд, твои надежды – отзовутся ли, будут ли нужны зрителю, захочет ли он размышлять о том, что ты ему предлагаешь? У меня, правда, этот период обычно недолгий. С фильмом почти сразу приглашают на тот или иной фестиваль. Но иногда бывает, что проходит месяц, два, год, прежде чем фильм становится востребованным – вдруг про него начинают говорить, брать на все фестивали. Почему так происходит? Почему фильм не разглядели сразу? Вот это для меня загадка!

Но грех жаловаться, у каждой из моих работ есть своя аудитория, своя жизнь, и до сих пор есть интерес к моим фильмам. У анимации вообще больше шансов оставаться интересной зрителю. Игровые фильмы стареют быстрее. А в анимации есть работы, которые проходят через многие поколения – ранние диснеевские фильмы, допустим, или наши «Жил-был пёс» Эдуарда Назарова, «Каникулы Бонифация» Фёдора Хитрука. На мой взгляд, они до сих пор могут зрителю, причем не только маленькому, многое сообщить и про этот мир, и про эту жизнь, и про самого человека. Анимация говорит не о каких-то сиюминутных вещах, а о масштабных и философских вопросах, может быть, поэтому она и имеет больше шансов на долголетие.

Этюд к фильму»Старик и море», 1996г.

– В создании анимационных фильмов сегодня используются цифровые технологии. Цифра дала больше возможностей?

– Я бы сказал так: цифровые технологии не позволяют работать быстрее и лучше. Для меня было большой мукой, когда мы снимали фильм «Моя любовь» 15 лет назад. Мы как раз попали на радикальные перемены в индустрии: все процессы, связанные с кинопленкой – съёмка, обработка и показ – исчезли. Всем пришлось переходить на цифровое оборудование.

Мы, конечно, рассчитывали, что компьютерные программы избавят нас от рутины, от технологически сложных процессов, на которые и тратилось много времени. Но при съемках фильма «Моя любовь» для меня как для художника очень неприятным открытием стало несоответствие качества цифрового изображения тому, что я ожидал увидеть. Где-то не очень хорошо были проработаны полутона, где-то завышен контраст, и мы ничего не могли с этим поделать. В результате фильм «Моя любовь» вышел процентов на 70 от ожидаемого качества изображения. Сейчас, с развитием технологий, качество, конечно,  стало выше.

А что касается ускорения рабочего процесса – это просто миф. Наш 26-минутный фильм вместо ожидаемых 3 лет мы снимали 4,5 года. При работе с цифрой все процессы размножились: после того, как я отснял определенный материал, другие художники выравнивают каждый кадр по свету, по тону, по плотности. И если раньше я снимал и откладывал пленку в архив до монтажа, то здесь к каждой сцене я возвращался раз по двадцать. Всё время было множество версий, постоянно оставался соблазн улучшить картинку еще и еще…

А ведь наводить этот лоск не так уж и нужно. На самом деле требуется не совершенство кадра, а его экспрессия. Меня в свое время очень удивило, когда я понял, что зритель моих фильмов даже за сюжетом не очень следит, его вообще мало волнует, как именно это снято – его интересует, как живет краска на экране, как она пульсирует, перетекает. Я и не думал, что кто-то на это смотрит, реагирует. И дети смотрят мои фильмы, хотя не понимают многих смыслов. Я не снимаю фильмы специально для детей, я снимаю для универсального зрителя, для себя в первую очередь. Но дети тоже что-то считывают, и они заворожены происходящим на экране. Я думаю, именно той магией, которая возникает от движения краски.

Деревня в долине. Из серии «Путешествие в Буркина-Фасо», 2016г.

– А как вы относитесь к коммерциализации искусства? Это разрушает анимацию? Или пусть все цветы цветут на этой поляне?

– Я за то, чтоб все цветы цвели. При всех минусах рынок всегда требует качества. Конечно, я часто вижу, что успешными становятся работы, которые сделаны не то чтобы левой ногой, но явно без особых усилий, достаточно примитивно. Для меня загадка, почему люди могут смотреть совершенно глупые по смыслу и нелепые по сюжету бесконечные истории. Но есть и довольно большой сектор качественного коммерческого кино. Здесь, конечно, существуют определенные правила и просчитанные шаги, проверенные временем. При этом я не скажу, что это абсолютно неинтересный или какой-то чужеродный процесс. Но в коммерческом кино меньше всего нужно твоих личных усилий, важнее правильно организованный процесс. Это своего рода фабричное производство, и оно не лучше и не хуже, чем любое другое производство. Но мне как художнику это скучно, мне неинтересно делать фильм на продажу.

Думаю, все равно в нашем рисованном кино сохранятся два параллельных течения – коммерческое и авторское кино. И всегда будут люди, которые посвящают себя целиком именно авторской анимации, живут этим и ничего не хотят менять в своей жизни. Я себя причисляю именно к таким художникам и режиссерам.

Александр Невский. Разработка типажа к фильму «Князь», 2018г.

– На выставке в Художественном музее зрители увидели первые эскизы к вашему новому фильму «Князь» об Александре Невском. Работая над этой картиной, вы съездили в Псков, побывали на Чудском озере. Почему вам была важна эта поездка?

– У меня такая практика уже давно сложилась – работая над каждым новым фильмом, я пытаюсь изучить место действия. Проще всего в этом смысле было, когда я снимал самый первый фильм «Корова». Он весь – из моего детства, и мне не надо было никаких особых подсказок, всё из памяти само выныривало. А вот следующий фильм я делал по Достоевскому. И я специально поехал в Петербург, ходил там по осенним холодным улицам, спускался в подвалы, забирался на крыши… Это был такой процесс накопления ощущений от фактуры – от пространства, света, запахов…

Когда начиналась работа над фильм «Старик и море» по рассказу Хемингуэя, я даже не просил ни о чем – продюсеры сами догадались отправить меня на Кубу. Сначала нам устроили такую парадно-туристическую прогулку. Но я заставил продюсеров провести меня по самым бедным районам. И мы побывали в таких трущобах! Такой бедности я никогда больше не видел. Тем не менее все кубинцы постоянно улыбались и казались самыми счастливыми людьми на земле.

Мы там выходили в море, на лодке под парусом, но, правда, не смогли выйти в открытый океан: подошел ураган, и было запрещено далеко заплывать. Мы просто находились в одной из заводей. И там кубинский моряк учил меня забрасывать сети, рассказывал, как подсекать рыбу. Я держал удочку для ловли большой рыбы – тунца или марлина. Оказалось, даже просто держать ее тяжело, а если подсечь хотя бы 10-килограммовую рыбу, то вытащить ее – это уже большая работа. А если 100-килограммовую… я вообще не представляю, как с ней бороться. А вот местные жители знают.

Если бы у меня не было этого опыта, я не знаю, достаточно ли убедительно я бы снял всю эту историю про кубинского рыбака.

Так что мне всегда требуется подпитка самого места действия. Это может выглядеть странным, все-таки я делаю кино выдуманное, нарисованное, а нарисовать можно что угодно и как угодно. Но мне, для того чтобы быть достоверным при изображении даже нарисованного мира, чтобы создать мир не менее материальный, чем тот, который мы можем потрогать, – обязательно нужно изучить само место. Мне важно, чтобы зритель чувствовал, что я знаю, о чем я говорю, знаю, как это выглядит, насколько это шершаво или скользко.

Александр Петров с внучкой Сашей.

– И что вы увидели, какие эмоции пережили на земле, связанной с одной из главных побед Александра Невского?

– Россия XIII века, в историю которой я сейчас погружен, – это очень далеко. И трудно даже себе вообразить, что это за время. Какой была погода? Освещение? Архитектура, одежда, искусство… Всё это надо сочинить для фильма, но сочинить убедительно, чтобы в каждом кадре дышало время. В Пскове я сделал много фотографий, видео, рисунков пастелью (у меня есть такой специальный походный ящичек с красками). Привез много материала, и не уверен, что он весь пригодится. Я даже не уверен, понял ли я что-нибудь про Россию XIII века. Но я получил две главных подсказки.

Под Псковом я увидел рельеф этого места, с его лесами, холмами, долинами и озерами – какими я и предполагал их нарисовать в фильме. Теперь я точно понимаю, как всё воспроизвести. А еще мы побывали в нескольких псковских храмах, большинство из них довольно поздние – XVI – XVIII веков. Но там есть Спасо-Преображенский собор XII века, и совершенно чудесным образом в нем сохранились фрески. Это вообще большая редкость, потому что фресок в псковских церквях и соборах практически нет, с ними довольно безжалостно расправлялись – закрашивали или счищали. Спасо-Преображенскому собору повезло – фрески XII века в нем просто закрасили при очередном поновлении. Сейчас собор реставрируется, и многие из этих фресок раскрыты. Конечно, я там стоял и просто благодарил Бога, что вижу всё это…

– Как будто некий знак, что вы на верном пути…

– Да. И я верю, что есть Провидение. Я не всегда это чувствую, даже не нуждаюсь в этом, но понимаю, что есть некое сопровождение. Думаю, что подобные ощущения бывают у всех, просто надо увидеть, услышать, почувствовать. Ведь о том, что в Пскове есть такой собор, я не знал. И вот меня просто за руку взяли, привели и показали – есть такое чудо.

– Ваш сын Дмитрий идет по вашему пути. А сейчас и ваши внучки уже рисуют свои фильмы. Даете ли вы им какие-то профессиональные рекомендации?

– Вообще, я не люблю вмешиваться с какими-то своими назиданиями, советами. Так было и с сыном Дмитрием – я не лез со своими советами. И так же стараюсь вести себя с внучками. Я комментирую что-то. Хвалю, когда что-то сделано хорошо. Считаю, лучше не критиковать, а поддержать. Потому что человек и так сомневается во всем, и так в себе не уверен.

Но я не педагог по своей сути – я до сих пор ученик. До сих пор учусь. И учусь не для того, чтобы передать другим… У меня в институте был любимый педагог по живописи Борис Михайлович Неменский, замечательный чуткий художник и такой же чуткий человек. Он говорил, что начинаешь понимать какие-то вещи гораздо быстрее, точнее и глубже, когда ты их изучаешь не для себя, а для того, чтобы передать другим. Но он хороший педагог, и до сих пор преподает, несмотря на свои 97 лет. А вот я не педагог. Возможно, я себя в чем-то обкрадываю, если следовать логике Неменского. Но мне это не дано.

Да, я провожу мастер-классы. Но на них ты просто рассказываешь и показываешь другим всё, что сам знаешь и умеешь. «Делай как я» – это проще всего. Но вот выстроить какую-то педагогическую систему – это не мое.

Композиция из анимационного фильма «Корова». Авторское повторение, 2019г.

– Ваш сын сегодня реализует свои собственные проекты. Очевидно, он нашел свой путь?

– Дмитрий закончил художественную школу и Ярославское художественное училище. Потом – отделение живописи в Институте имени Репина в Петербурге. Во ВГИК он не пошел – понял, что это не его. Сегодня занимается и кино, и живописью. Более активно и, мне кажется, более продуктивно он работает именно в кино. Сейчас делает свой дебютный фильм как режиссёр, автор, сценарист и художник. И будет делать еще года полтора, наверное. В фильме присутствует мотив Мологи. Главная тема – потеря родины, потеря своей земли. Чем-то мне напоминает «Прощание с Матёрой» Ларисы Шепитько и Элема Климова по повести В.Распутина. Но у Дмитрия будет другая история. И это такое личное его кино, он очень много об этом размышляет, переживает. Я думаю, будет интересный фильм.

– Несколько лет назад вы вместе работали над инклюзивным спектаклем. Какова судьба этого проекта?

– Идейным и художественным руководителем проекта был как раз Дмитрий. Он придумал и сам спектакль, и сценическое пространство. В работе с актерами ему помогали хореограф и театральный режиссер. А актерами в этой постановке были люди с ограниченными возможностями – кто-то не видит, кто-то не слышит, кто-то не разговаривает, кто-то лишен вообще всех средств коммуникации. Но люди не хотят сидеть взаперти, они хотят быть включенными в эту жизнь, и в том числе заниматься творчеством.

Была идея сделать спектакль о живописи – чтобы люди, которые не видят и не слышат, попробовали сами понять, что такое живопись, попробовали бы жить внутри живописи и таким образом объяснить зрячим и слышащим, что они чувствуют. Очень сложная задача! Целый год мы делали этот спектакль. Премьера прошла в Москве, спектакль показали в Петербурге, в Екатеринбурге. Сейчас жизнь спектакля остановлена. Очень жаль! Дмитрий нашел очень много интересных решений – и смысловая, и визуальная, и пластическая составляющие сложились в очень красивый, гармоничный спектакль с красивым названием – Anima Chroma («Цветная душа»). Мы, конечно, надеемся, что у спектакля еще будет вторая жизнь. Но тут нужны не только наши усилия.

Текст: Лора Непочатова
Фото: Ирина Штольба, изображения картин предоставлены ЯХМ