Санитарный романс

Забавные истории о санитарном положении дел в дореволюционном Ярославле

Уходящий в прошлое 2020 год останется в истории, безусловно, как год Covi-19 и пандемии и запомнится главной темой сезона – усиленными мерами санитарной безопасности, установленными в равной степени как в нашем городе, так и в стране в целом. Но не стоит грустить: в древнем городе на Волге было множество забавных историй, которые при всем прочем не потеряли своего актуального звучания. А санитарный романс в истории дореволюционного Ярославля уже исполнялся.

Необыкновенно требовательные чистюли
История эта началась в 1898 году, когда местный активист доктор Буховцев не на шутку озадачил местные власти вопросом о введении в городе должности официального санитарного врача, который должен был следить за общим благополучием городской среды. Сам же доктор проявлял по большей части интерес к изготовлению качественного хлеба, а потому интересовался преимущественно соблюдением санитарных норм в пекарнях. Но на своей фигуре вовсе не настаивал: «Должен быть приглашен настоящий санитарный врач, вполне знакомый с производством санитарных исследований почвы, воды и пищевых продуктов, а не всякий врач без необходимой для этого подготовки».
Если же рассматривать жалобы горожан, которые охотно воспроизводила местная пресса, то могло показаться, что Ярославль утопал в грязи. Чего только стоят пассажи про «проявления весьма печального санитарного неблагоустройства в Ярославле, бросающегося в глаза и особо ощутимого и для зрения, и для обоняния летом». Как бы не так! Ярославль был очень чистым городом. Чем местный житель был в известной степени избалован. Например, знаменитая присказка «ярославцы – все красавцы» (которую сейчас норовят бездумно тиражировать) относилась вовсе не к внешности местных жителей. Просто оных полагали чистоплюями. Чего только стоила привычка выкидывать в урну часть калача, за которую держались руками. Отсюда и пошла поговорка: «Дойти до ручки». Ибо утолщение на ярославском калаче было той самой «ручкой», которую решались вкушать только лишь нищие да «зимогоры».

Однако оказывается, что создать санитарную комиссию и ругать власти, было куда как легче, нежели заниматься реальной работой. Когда весной 1902 года Ярославль был разделен на отдельные участки, то ожидалось, что общественность радостно устремится занимать места санитарных попечителей, которые должны были следить за порядком в своей округе. Но месяц сменял другой, а желающих так и не наблюдалось. Когда врачи и отдельные инспектора стали выяснять причину подобной пассивности, то установили: «Некоторые отказываются от сделанного им предложения принять на себя соответствующие обязанности, мотивируя это или недосугом, или просто нежеланием иметь с обывателями неизбежные при добросовестном исполнении своих обязанностей столкновения».

Впрочем, и официальные инспектора не всегда беспристрастно исполняли свои обязанности, что в некоторых случаях «использовали с выгодой для себя» (почти как в комедии Гоголя). Нередкими были случаи, когда во время ярмарок, традиционно проходивших на Ильинской (ныне Советской) площади, одних торговцев проверяли, а других нет. Хотя нареканий на «спешные» ярмарочные сласти было очень много. Однако воистину комедийный случай произошел 8 апреля 1904 года. Именно тогда с проверкой в «образцовый» колбасный магазин Григория Либкена (ныне улица Свободы, дом 9) прибыли ветеринарный врач Крылов и санитарный врач Розин. И ничего предосудительного не обнаружили. И не было бы скандала, если б не посетитель, который заглянул в магазин буквально через полчаса. К великому ужасу тот обнаружил, что «образцовая» колбаса была произведена из конины, а продававшиеся окорка не имели «клейма». Причем не отдельные, а все без исключения (чуть менее сотни).

Однако в некоторых случаях ярославцы по части «бдительности» были явно излишне усердны. Например, очень странной кажется просьба регулярно проводить проверку «свежести лекарств», что продавались в местных аптеках (кто-то боялся, что протух спирт или хинин?) Хотя оные заведения и сами по себе давали множество поводов для анекдотов. В некоторых случаях ассортимент, представленный в аптеках, вызвал изумление. Можно еще было понять, когда в аптеке Бредриха, располагавшейся на пересечении Власьевской и Духовской улиц (ныне угол улицы Свободы и Республиканской) торговали ингредиентами для проявки и изготовления фотографий – все-таки в основе было химическое производство. Но вот появление в аптекарском магазине Р. Шрамма (на Власьевской) оружейного отдела выглядело как-то совершенно удивительно. Тот предлагал «ружья центрального боя, двуствольные, шомпольные, берданки, револьверы и патроны к ним». Простите за цинизм, но так и видится рекламный слоган в стиле «Дикого Запада»: «Револьвер – лучшее лекарство от всех проблем!»

Как провизоры бастовали
Впрочем, в какой-то момент аптеки стали выражением общественных настроений и даже предметом столкновений социальных воззрений. В 1905 году Ярославль тоже решил присоединиться к забастовочному движению. Но поскольку это был купеческий город, то бастовать решили «половые», «шляпницы» и «приказчики» – ситуация уже сама по себе забавная. С аптеками вроде бы ситуацию удалось урегулировать быстро. Их владельцы почти сразу же согласились сократить рабочий день и ввести принцип работы в две смены. Это сделали «флагманы» аптекарского бизнеса в Ярославле: Бурштейн на Власьевской, Фишер на Казанской и Морген на Стрелецкой. Но только упоминавшийся выше господин Бредрих с присущим для немца упорством никак не хотел сдавать свои позиции. Дескать, мне революционные волнения не указ – как работали у меня провизоры и их помощники в одну смену, так и будут работать.

В аптекарской среде стали роптать: «А что? Разве так можно было поступить?» И уже ближе к лету 1905 году решили пойти на попятную. В те дни один из местных журналистов так описывал случившееся: «Указывалось, что такое обособленное положение господина Бредриха может скверно влиять на его конкурентов – прочих аптекарей. Опасения оправдались. На днях в аптеках господ Бурштейна и Моргена сделано увеличение рабочих часов, в первой – на полчаса в день, а во второй – на четыре часа в месяц с добавлением целого рабочего дня в неделю… мотивировалось возвращение к старым порядкам убыточностью дела».

Впрочем, были случаи и вовсе достойные криминальных комедий. Одно из таких происшествий было датировано весной 1902 года. Именно тогда аптекарь Сабин-Гороховский уволил свою служанку. Собственно, в этом ничего примечательного нет, если бы не одно обстоятельство. Он отказался при увольнении вернуть ее паспорт. А без оного крестьянка Матросова не могла устроиться на новую работу. В итоге дело было передано в суд и получило хоть и не широкий, но все-таки общественный резонанс. История, по сути, оказалась трагикомичной, ибо речь шла не о злом умысле, а о халатности. Дело в том, что злополучный паспорт был вручен супруге аптекаря, которая на момент увольнения служанки отбыла на отдых за границу, и связаться с ней не представлялось никакой возможности (хорошо же отдыхали жены аптекарей). Сам Сабин-Гороховский документ никак не мог найти, а потому предпочел сделать вид, что «ничего не произошло». Как вспоминал очевидец, «поверенный Матросовой поэтому выразил удивление, каким образом господин Гороховский мог держать у себя прислугу без паспорта и как последняя могла у него прожить без прописки – и всё это с ведома полиции?» Вопрос оказался риторическим. Суд приговорил аптекаря к штрафу в пользу Матросовой в размере 80 рублей и еще взыскал 10 рублей за судебные издержки. Для халатной случайности в 1902 году сумма весьма заметная.

Карета скорой помощи: кто платил и сколько
Если мы заговорили о ценах, то нельзя не упомянуть некоторые аспекты врачебной практики в Ярославле. Например, очень много споров вызывали условия работы кареты скорой медицинской помощи, которая появилась в Ярославле в 1910 году. Дело в том, что поначалу все было безусловно бесплатно. Однако очень быстро состоятельные ярославцы стали рассматривать эту карету как своего рода такси, чтобы добраться до больницы. Что, понятное дело, особого восторга у врачей не вызвало. Один из них вспоминал: «Приезжает по телефонному вызову карета скорой помощи, а у больного уже собрался консилиум врачей. Нельзя считать карету своей собственностью. Она предназначена только для несчастных случаев». После этого городские гласные (то есть депутаты местной Думы), поразмышляв некоторое время, решили на «особые случаи» ввести плату за вызов карты. Сумма колебалась от двух до трех рублей, в зависимости от района города. Если тебе лень нанять извозчика, то пусть хотя бы будет выгода для общего дела.

Опять же надо отметить, что лечение в земской больнице не было бесплатным. Однако плата была строго дифференцированной. Обычный горожанин платил 5 копеек в день за пребывание в больнице. «Приезжий», но постоянно живущий в Ярославле, – 7 рублей 20 копеек в месяц, то есть 24 копейки в день. Если больной не хотел находиться в общей палате и требовал особого к себе отношения, то это обходилось ему один рубль в день. К слову сказать, именно столько же платили военные или железнодорожные служащие, но не потому, что им предоставляли исключительно хорошие условия, а потому что у оных должны были быть собственные госпиталя. Тонкий намек, мол, незачем вам занимать места в земских больницах. Также не особо жаловали продавцов винных магазинов («казенок»), которые после введения водочной монополии рассматривались как своего рода служащие.

Хотя в обстоятельствах пребывания в лечебнице было мало веселого, но даже в этом случае были свои анекдоты. «Городской легендой» стал привратник городской больницы (по прозвищу Швейцар), который очень специфическим образом давал понять, что привезли нового больного или пострадавшего. Очевидец вспоминал: «Привели слабо-больного. В приемную ввели его под руки… Швейцар, вооружившись каким-то железным инструментом, стучит во всю русскую мощь по чугунной колонне. Сверху третьего этажа слышатся голоса – „Что надо?“ Швейцар пронзительно кричит: „Возьмите больного!“… Кто-то из числа посетителей шутливо острит: хитрый же наш брат мастеровой, судите сами: „колонна“ служит подспорьем лестницы, она же заменяет электрический звонок!» ■

Текст: Андрей Васильченко, писатель, кандидат исторических наук
Фото: из архива автора