Вкус военного хлеба. Жизнь и быт Ярославского края в годы войны

Георгиевские ленточки и звуки парадов каждую весну возвращают нас к воспоминаниям о великой Победе, прославленных героях и эпохальных сражениях. Однако даже военные будни за линией фронта можно было назвать подвигом. Как жили, как выживали обычные ярославцы в годы войны, как приближали Победу – представить трудно, но невозможно забыть. В воспоминаниях наших земляков, современников Великой Отечественной – бесхитростная военная правда, без которой не будет полным ни один учебник истории. 

Под звуки воздушной тревоги
«Когда началась война, мне не было и 14 лет. Помню тот страшный день… Все слушают из черных тарелок-репродукторов речь Молотова о вероломном нападении гитлеровской Германии. Город изменился как-то сразу. Колонны солдат двигались к вокзалу, за ними – толпы провожающих. Прибывали эшелоны с эвакуированными и раненными…» — так начинает свой рассказ ярославна Тамара Кравченко. Роковое лето 1941-го ворвалось в Ярославль тревожным стуком колес, сборами, юношескими клятвами «беспощадно бить врага», оцепенением, слезами прощания. Очень скоро здесь, как и по всей стране, обычными явлениями стали голод, дефицит продуктов и одежды, холод, истощение от работы без отдыха и выходных, трудности с жильем из-за притока раненых и эвакуированных. Окна жилых домов и производств предписывалось заклеивать крест-накрест, закрывать наглухо ставнями. «Убежища, или, как их тогда называли, щели, рыли все, – вспоминал Владимир Ширяев, – Сверху наваливали бревна, камни. До сих пор помню огромное металлическое колесо ткацкого станка с «Перекопа», водруженное на семейное убежище, которое, конечно, не могло спасти от фашистской бомбы».

Ярославская промышленность перешла на 11-12-часовой рабочий день, а на сооружение противотанковых и противопехотных заграждений на территории области мобилизовывались все работоспособные, включая старшеклассников. К месту строительства добирались пешком, работали на пределе сил, ломая лопаты о мерзлый грунт. Для мобилизованных сохранялась зарплата по основному месту работы, но деньги в те годы ничего не стоили – на рынке царил натуральный обмен.

Голодные сороковые
На территории области была введена карточная система распределения продовольственных товаров. Очереди выстраивались у хлебных магазинов с вечера, чтобы к открытию выкупить хоть что-то из полагавшейся нормы. «Только тогда мы, дети, впервые познали истинную цену и вкус хлеба, – вспоминал Владимир Ширяев. – Его пекли в Донской церкви, заброшенной со времен революции. От хлеба исходил неповторимый, сказочный аромат. Когда продавщица в «десятом» магазине нарезала хлеб огромным ножом, добавляя довески с точностью до грамма, очередь затаивала дыхание. Полученный по карточкам хлеб несли домой, как сокровище, боясь уронить и потерять хоть один из многочисленных довесков».

Норма хлеба для работающих составляла 400-600 г в сутки, в зависимости от условий труда, иждивенцу полагалось 300 г, не работающему – 200 г. На предприятиях рабочим выдавался паек: крупы и концентраты, заменители сахара – мальтоза и ландрин. В столовых заводов и учебных заведений раз в день могли бесплатно питаться дети сотрудников и старики. Однако, весь рацион общепита зачастую состоял из мороженой картошки и капусты. В столовой Ярославского сельхозтехникума давали похлебку из сахарной свеклы с калиной, а на десерт – варенье из той же свеклы без сахара. В газетах печатались советы по приготовлению квашеной капусты без соли, тоже ставшей дефицитом…

В свободной продаже не было практически ничего. В начале войны в Ярославле еще продавались пустые вафли – заготовки для мороженого, но и они быстро исчезли. На магазинных полках можно было увидеть лишь плодово-ягодные брикеты с добавлением цикория, выпускавшиеся Ростовской кофе-цикорной фабрикой. Эти горько-сладкие брикеты использовали как чай и покупали детям в качестве единственно доступной сладости.

Подсобными хозяйствами обзаводились и предприятия, и рядовые горожане. Вся территория современного парка «Юбилейный» была приспособлена под посадки капусты и картошки. Горожане ходили по окрестным деревням, выменивая вещи на продукты, но хлеба не хватало и на селе. Осенью дети собирали на колхозных полях оставшиеся после обмолота колоски, затем перемалывали их на муку. По весне ходили на поля за так называемой «лявой» – картошкой, пролежавшей в земле всю зиму. Выбирали вместе с грязью подгнившую массу, промывали, как-то обрабатывали, а потом пекли из нее блины, оладьи…

Беженцы и расхитители
Трудно было и с жильем. Многие здания в городах и поселках области передавались под госпитали или для размещения учреждений военного ведомства, часть жилого фонда пострадала от бомбежек. Но главное, на территории края необходимо было принять и разместить десятки тысяч беженцев из занятых врагом районов и эвакуированных из Ленинграда. Ярославль с населением более 300 тысяч человек уже к апрелю 1942 года был переполнен до предела. Беженцы расселялись в домах горожан на условиях принудительного уплотнения, «угловыми» жильцами, в наспех построенных бараках при вокзалах, аварийных домах без каких-либо бытовых удобств. Норма жилплощади была сокращена до 4 кв. м на человека. Теснота, антисанитария и полная жилая неустроенность создавали предпосылки для эпидемий. За первый год войны заболеваемость брюшным тифом выросла в 3-3,4 раза, сыпным тифом – в 10 раз. Вспышки заболеваний наблюдались фактически во всех районах области.

Температура в домах была не выше 16 градусов, а топливо заготавливалось силами мобилизованного населения. На лесозаготовки направляли молодежь, и в основном – девушек. По колено, по пояс в снегу, в жестокие морозы, они пилили деревья двуручными пилами, кряжевали их, вывозили к дорогам. Работницы «Красного Перекопа» вспоминали, как зимой вырубали дрова из мерзлого льда Рыбинского водохранилища, впрягаясь, как бурлаки, тащили их к берегу, складывая в штабеля. Норма заготовок составляла по несколько кубометров в день. На этих военных «кубиках» многие надрывались, губили здоровье и уже не могли потом стать матерями. На ночь приходили в крестьянские избы, спали на полу, без матрацев, по 10-15 человек.

В октябре 1941 года была ограничена подача электричества в квартиры и частные дома. Погасли и уличные фонари. Когда в 1943 году ярославцы вновь попытались наладить уличное освещение, в Заволжском и Красноперекопском районах не досчитались две трети фонарных столбов: их просто распилили на дрова. Впрочем, «расхищение социалистической собственности» могло принимать самые циничные формы. У заведующего магазином № 25 Ярпищеторга К. Балаева при обыске обнаружили 0,5 млн. рублей и 12 мужских костюмов – крайняя редкость для того времени. «Хищниками», арестованными и отданными под суд, оказались директор ресторана «Москва», заведующий магазином «Вина Армении», директор Ярославского треста «Главмука»… Однако, даже за мелкие преступления, совершавшиеся от голода и отчаяния, наказание было крайне суровым: кража моркови с колхозного поля грозила годом тюрьмы и огромным штрафом – 450 рублей.

«После тревог спит городок»
Немало задач, нередко тяжелых, ложилось и на детские плечи. Число учеников в ярославских школах за первый год войны сократилось почти в 2 раза. Матерям, работающим по 11 часов в день, требовалась помощь дома, а многие не имели ни обуви, ни теплых вещей для того, чтобы посещать школьные занятия. Начиная с 5-го класса, подростки уходили в школы ФЗО, ремесленные училища, на заводы и в колхозы, а 9-классники уже подлежали призыву. Многие здания школ были переданы под госпитали, поэтому учебные занятия часто проводились в 2-3 смены в неприспособленных, холодных помещениях. Без школьных досок и парт, без бумаги, а зачастую и без учебников, учителя, как и все в те годы, трудились на пределе сил, вместе с детьми возделывая пришкольные огороды, «подкармливая» учеников-сирот, устраивая для малышей скромные, но веселые новогодние елки…

Война не отменила работы театров и кино, хотя многие актеры Волковского уже в первые дни войны ушли добровольцами на фронт. В июле 1942 года в театре Волкова прошел концерт образцового оркестра и джаз-ансамбля Московского военного округа, а в 1944 году Ярославль посетил с концертом известный скрипач Давид Ойстрах. В 1943 году в Ярославле выступал цирк Эльворти с группой дрессированных полярных медведей, а в июле 1944 года – цирковой коллектив с лилипутами. Но самыми долгожданными, конечно, были кинопремьеры. Кино, как и танцы, были для большинства ярославцев единственной отдушиной того времени. Ярославна С. И. Журавлева вспоминала: «Мы с девчонками отработаем смену на заводе, брови подкрасим обгорелыми спичками – и на танцы…» Война, отобравшая детство и юность, не могла убить мечты. «Помню, как мне в красном уголке на общем собрании вручили нарядное вишневое платье с расклешенной юбкой, – рассказывала ветеран Шинного завода А. И. Овсова. – Это было такой роскошью, что казалось волшебным сном. Мне давно хотелось научиться танцевать, а теперь особенно – ведь я представляла себе, как будет кружиться легкая юбка нового платья. Только танцевать я так и не научилась – было некогда».

текст: Mария Aлександрова | фото: ГАЯО, из личных архивов