Рубрика: Спецпроект

В 2004 году Мурад Атаевич Аннамамедов, народный артист России, художественный руководитель и главный дирижер Ярославского академического губернаторского симфонического оркестра, стал первым гостем дебютного номера журнала «Элитный квартал». Двадцать лет спустя, мы снова попросили Мурада Атаевича стать героем юбилейного выпуска. И двери большой гостеприимной квартиры Аннамамедова в очередной раз приветливо распахнулись перед корреспондентом «Элитного квартала».

Мурад Атаевич с порога начинает экскурсию по квартире-галерее, попутно вспоминая, что «Элитный квартал» писал и о коллекции его часов, и о коллекции картин и однажды делал репортаж из его дома.

Экскурсия началась так стремительно и увлекательно, что я не сразу сообразила включить диктофон.

Над кухонным дверным проемом – большая икона Крещения Господня – подарок митрополита Кирилла (Наконечного) Казанского и Татарстанского, преподнесенный в его бытность архиепископом Ярославским и Ростовским. Святыня была преподнесена на юбилей с символическим смыслом – Мурад Атаевич родился накануне Праздника Крещения Господня – 18 января. «Я не принадлежу ни к одной конфессии, но ОН, — маэстро с чувством показывает рукой на небо, а затем на сердце, — для меня ЕСТЬ!»

Рядом с иконой — милейшая картина, наподобие литографии, с изображением изящных, очень красивых птиц. «А это сура из Корана. Мне ее подарил главный цензор Ирана в знак благодарности, что я не попытался «осквернить их традиции». Я возглавлял делегацию музыкантов в Дни культуры России в Иране. И к нам, музыкантам, со стороны цензуры не было замечаний – мы играли русскую музыку. Для сравнения: в другом отделении концерта выступал хор имени Пятницкого. Так вот из десяти их номеров цензоры сняли восемь (!) Мальчик с девочкой взялись за руки – нельзя, снять. Там даже на улице, если мужчина и женщина идут, взявшись за руки, к ним сразу полиция: «Предъявите документы!». Если не муж и жена – в каталажку обоих. То-то я удивился на прогоне, перед концертом, что первые два ряда были битком забиты, и все молодые люди. Оказалось, цензоры!»

Для беседы мы располагаемся на просторной кухне. Маэстро включает кофемашину. Со словами «можно требовать добавки», наливает мне и себе кофе.

Мурад Атаевич, в этом году исполняется 30 лет, как вы возглавили Ярославский симфонический оркестр, который при вас стал академическим и губернаторским…

30 лет, как руковожу ярославским оркестром, 50 лет, как служу дирижером. Большими оркестрами руковожу с 1980-го года. Ярославский оркестр относится к большим симфоническим оркестрам. У нас сейчас более 100 артистов. Наш состав предполагает исполнение произведений любого масштаба, сложности и любого композитора, который писал для таких составов: Скрябина, Стравинского, Шостаковича, Малера. Все это мы играем.

Какие изменения в жизни оркестра произошли за эти 30 лет?  

В 1994 году, когда я его принимал, у ярославцев не было  интереса к симфонической музыке. В зале из 600 мест, как рассказывали, всего 40-60 были заняты.  Дисциплина в коллективе оставляла желать много лучшего… В первые дни работы я при сказал музыкантам: «Вопрос дисциплины весьма актуален. Я буду вас напрягать. Поначалу у вас возникнет ощущение дискомфорта, потом вы привыкните, а потом вас будет даже раздражать чье-нибудь отклонение». Благодаря  усилиям коллектива, оркестр стал очень эффективным. Мы можем в краткие сроки выдавать большие результаты.  У нас очень быстро начались аншлаги. Но я предупредил свой административный аппарат: «Не обольщайтесь, это эффект нового человека. Это ненадолго. Надо включать все рычаги, которые обеспечат нам процветание и стабильность».

Например, придумали цикл «Семейные концерты», с целью «заманить» в наш концертный зал разновозрастных слушателей – детей с родителями и бабушками, дедушками. Ярославцы целыми семьями ходили. Начинали программы «ударным» произведением крупной формы, симфонией, например, а завершали, как теперь говорят, «хитами».  Слушатель должен был уйти с мыслью: «Не так уж страшно пойти на симфонический концерт!» Оркестр собирал полные залы до ковидных ограничений. После пандемии возрастную часть аудитории мы потеряли. По статистике, основными ценителями симфонической музыки являлись люди старшего возраста. За время карантина они отвыкли посещать концерты.  Кто-то, к сожалению, умер. Но, спустя полгода, мы снова играли при аншлагах.

Вы строгий руководитель?

Я очень строгий человек. Прежде всего, к себе. Если занят на репетиции, то за 2-3 часа прибываю на работу. Мне нестерпимо, чтобы меня ждали, когда время назначено. Знаю, что артисты, заходя в приемную, спрашивают у помощницы: «В каком он настроении?»  Если человек появился в дверном проеме моего кабинета и спрашивает: «Можно?» — я говорю: «А зачем я тут? Чтобы с тобой общаться!» Не хочу прибегать к высокопарности, но я стремлюсь служить. Мне не чужда фраза: «Я иду на службу». Нечто старорежимное, но я к этому пришел.

Расскажите о своей семье.  

С моей супругой, Валерией, мы в браке 37 лет. Нашей дочери, Ладе, 34 года. Она живет в Соединенных Штатах, замужем. У них двое детей. Старшему, Оскару, 12 лет. Младшему, Акиму, 9 месяцев. Лада очень энергичная и толковая! Будучи беременной, закончила экстерном, за полсрока обучения, Академию Беркли при Калифорнийском университете – по трем специальностям: вокалу, звукорежиссуре и менеджменту! И внука старшего она так «дрессирует»! Оскар снимается в кино и рекламе. Кроме обычной школы, у него в расписании музыка, фортепиано, хор, американский футбол, плаванье и танцы. Когда они жили в Майами, где обязателен второй язык, изучал испанский. Я с ним даже не могу поговорить, из-за часовых поясов мы режимами не совпадаем. Мальчишка очень интересный, талантливый, красивый.

Вы рассказывали, что ваша супруга Валерия — музыковед, «жертва» вашей «мужской несправедливости»: вы ей не дали работать. В чем она себя нашла?

Я был самоуверен, молод. Сейчас другой возраст, и вопрос стоит так: «А если что со мной, что будет с ней?» А никак! Своих молодых коллег я призываю жен не отлучать от работы, как бы ты ни преуспевал. Лера больше 30 лет не работает. Занималась домом, семьей, детьми. Жена прекрасно готовит. Она не знает, что такое ходить по магазинам и рынкам. Это мои хлопоты.

Неужели вы сами ходите по рынкам?!

Только сам все покупаю. Я люблю баранину и весьма прилично готовлю плов. Из восточных блюд – это все, что я умею. Научился делать жаркое, супы. Дело в том, что моя жена — крымчанка. Всю нашу совместную жизнь, каждое лето, она уезжала в Крым к родителям. А я оставался один. Конечно, я научился и готовить, и стирать, но не гладить. Я совершенно самостоятельный человек. Сейчас она уже не уезжает. Тещу, слава Богу, мы перевезли в Ярославль, ей 93 года. Тесть скончался 12 лет назад.

Ваша мама, Гозель Атаевна Аннамамедова, первая пианистка Туркмении, кавалер ордена «Знак почета», человек «преданный музыке», как пишут о ней на ее родине. Каким-то бытовым национальным традициям вас научила?

Моя мама осталась сиротой в два годика. Произошла трагедия: убили дедушку, и, когда его хоронили, в эту же могилу бросили мою живую бабушку и закопали. Двадцатые годы прошлого века – жестокое время. О, времена!!! Никаких документов нет. Я даже не знаю, как звали дедушку и бабушку. По версии одного историка, мой дедушка был влиятельным, крупным басмачом. Басмачи, как и в России белогвардейцы, не приняли советскую власть и активно ей противодействовали. Целые группировки противостояли большевикам. Моя мама, которая была младшим ребенком в семье, оказалась в детском доме, где все разговаривали на русском языке. Когда мы переехали из Москвы в Ашхабад, жили в совершенно русской среде. Туркменский язык мама выучила, но говорила с заметным акцентом. Я совсем не говорю по-туркменски. Хотя все туркмены мира, с которыми я встречался, норовят беседовать со мной на туркменском.

Между тем, именно ваша мама стала прообразом республики Туркмения знаменитого фонтана «Дружба народов» на ВДНХ.  

Легендарный ректор Московской консерватории А. В. Свешников поручил ей позировать художникам и скульпторам для фонтана.  Встретив маму, студентку, Александр Васильевич спросил: «Вы туркменка?» — «Да». — «Зайдите ко мне». Дал ей адреса и сказал: возьмите там-то национальные костюм и украшения, и затем идите туда-то к художникам и скульпторам, которые работают над созданием фонтана. Мама понимала, что это памятник не ей, а образу туркменской девушки, олицетворяющей Туркмению.  Она очень сдержанно об этом рассказывала. Я эту историю храню как семейное предание. Но 15 лет назад, когда фонтан начали реставрировать, подняли архивы и нашли имена трех девушек, которые позировали, моей мамы в том числе. Теперь приходится отвечать на вопросы.  

Ей удалось воссоединиться с родственниками?

Из ее семьи я никого не знаю. Когда она училась в Москве, в консерватории, ее отыскали родственники, пригласили. Она поехала, не зная, разумеется, туркменского языка. И, находясь в гостях у своей старшей замужней сестры, она узнает, что ее собираются выдать замуж за калым. Мама в ответ вытащила свой комсомольский билет и сказала: «Я — комсомолка!», развернулась и уехала.  Потом какие-то родственники приезжали к нам, но приходили только ночами. Боялись! Они же — дети басмача! Хотя на дворе были уже 60-е.  

Как ей, дочери «врага народа», удалось получить прекрасное образование и состояться в профессии?

Я с огромной критикой отношусь к советским порядкам. Но при всем том: академия наук была, балет был, спорт был, образование было, медицина была. Продукты, экологически чистые, были! И сирота, которая с двух лет воспитывалась в детском доме, верила в перспективу. В 30-е годы того века профессура ездила по всей стране, искала таланты. Так, великий Генрих Густавович Нейгауз, учитель титанов – Святослава Рихтера и Эмиля Гилельса, обнаружил 13-летнюю Гозель. Он прослушал маму и рекомендовал в дальнейшем ей учиться в Москве. Прошли годы —  и 19 мая 1945 года, через десять дней после окончания войны, маму отправляют в столицу. Ребенок с  «презренными» корнями смог закончить и училище, и самую первую консерваторию мира! В своей недолгой исполнительской карьере мама играла с ведущим оркестрами в  самых престижных залах Москвы. И даже на сцене Большого театра СССР. Несмотря на мою критичность советской власти, как можно такие явления не ценить? Конечно, я ценю.

Вы известный в России человек, с множеством регалий. Вам здесь не тесновато?

Лет 20 назад чувствовал, что задыхаюсь. Стало не хватать масштабности. А потом оно как-то прошло, и я свыкся. Благодаря усилиям Анатолия Ивановича Лисицына и Владимира Георгиевича Извекова, которые меня сюда привели, я окончательно прикипел к Ярославлю. Извеков влюблял меня в этот край. Первые полгода просто не отходил от меня. Раз в неделю, раз в две недели звонил: «Мурад Атаевич, вы будете свободны вот в такое-то время?» И вез меня в Углич, Ростов, Переславль или на природу…

Вы считаете Ярославль своим домом? Чувствуете себя ярославцем?

Вне всякого сомнения! Здесь у меня все сложилось, много любимых мест. В первую очередь, центр. Во время пандемии я стал гулять пешком до трех часов в день. От Демидовского столпа по бульварчику к Волжской набережной. Люблю ездить в Тверицы.  Нередко захожу в церкви, обязательно – в главный, Успенский, собор. Мне очень нравится, что Ярославль, благодаря исторической застройке, сохранил свой лик.

Текст: Екатерина Пятунина

 Фото: предоставлено Мурадом Аннамамедовым