Гулять, так гулять…

Праздники, праздники… «А чево такова… Наливай, да пей!» И вот тут мы сталкиваемся с тем, что праздничный Ярославль до революции был не совсем тем, к чему мы привыкли сейчас. Проблема была в том, что в праздничные дни работа заведений от магазинов до всякого рода пивных лавок была ограничена: с 10 утра до 14 дня. Вот как хотите, но в этот «отрезок» успейте сделать «бизнес». И все было бы ничего, если бы не желание ярославских гласных (то есть городских депутатов) и вовсе запретить любую коммерческую работу на праздники. И это было решено весной 1909 года. Праздник! Всем гулять, то есть работать запрещено вообще! Оторопелые владельцы магазинов и лавок еще долго оспаривали это решение. Тем более что для праздников оное иногда преподносило неприятные сюрпризы.

Неожиданно Масленица 1911 года выдалась трезвой. Дело в том, что отмечалось 50-летие отмены крепостного права (19 февраля 1861 года), торжества были приравнены к государственному празднику, а потому все питейные заведения оказались закрыты. Когда ярославский обыватель осознал, что большую часть масленичной недели ему придется провести совершенно трезвым, то он матерно охнул и не на шутку расстроился: «По какому праву!» – «Не ершись, министры запретили». – «Какие еще министры?» – «Какие еще министры бывают. Обыкновенно – питерские. Сошлись и говорят: по случаю 50-летия празднования освобождения, чтобы не давать никому водки». – «А если я желаю праздновать с водкой, так как я без водки скучный человек?» – «Потерпишь пару дней. А водки достать негде». – «Негде? Шалишь! Нам без водки даже никак невозможно. Хочешь, я прямо сейчас тебе стаканчик поднесу?» – «Да где же ты ее возьмешь?» – «Где возьму – это мое дело».

Ярославцы же, что посообразительнее, сразу же заполонили трамваи и устремились на вокзалы. Казалось, пьющий обыватель во чтобы то ни стало хотел покинуть город. Но все объяснялось просто: на привокзальные буфеты не распространялись никакие ограничения. В одночасье очередь в закусочные, не находившиеся на «трезвом положении», становилась в десятки раз больше, нежели в железнодорожные кассы.

Но были в Ярославле и иные праздники. Хотя, казалось бы, и похожие на все общероссийские, но лишь отчасти. Взять в качестве примера Семик. С одной стороны, у нас это был сугубо детский праздник. Проходил он во всех скверах. Очевидец описывал: «Играет музыка. Расставлены лари. Здесь и квас, и игрушки. Дети гуляют, слушая музыку, подобно взрослым». Но куда более интересно выглядел Семик на окраинах. Очевидец сообщал, что «здесь еще чувствуется глубокая старина». Позволим ему описать, как это представлялось: «С самого утра во всех закоулках и переулках появляются толпы девушек и девочек, переобряженных в мужское платье». К слову сказать, если вам кажется, что именно Марлен Дитрих ввела моду на мужскую моду, то рекомендуем обратиться к истории Ярославля. И далее следовало: «В руках они несут зеленые ветви березы, убранные разноцветными бантиками. Некоторые из них выступают с бубном или просто с медным подносом, ударяя в который, производят звон и грохот… Вечером устраиваются танцы. Девушки танцуют коханочку или лезгинку под гармошку подвыпившего музыканта».

Впрочем, даже не этот обычай выглядит столь непривычным, а более распространенная как среди рабочего класса, так и служащих – «Солонина». Опять же городской ярославский обряд, ставивший в тупик многих этнографов. Вроде бы, казалось, что речь идет просто о начале Петрова поста, но участники явно выходили за рамки привычности. И что интересно, именно это связано с «обливанием».

И вот как один обыватель описывал случившееся: «Гуляют три дня. Сохранился обычай «обливания». Обливают водой друг друга. Выходит кто-нибудь из избы, не успеет ступить на улицу, как его окатят водой поджидающие. Не жалеют даже хороших нарядов. Остерегаются только, чтобы не облить «чужого»: «А то в суд еще потянут». Впрочем, на это было не принято сердиться. На это указывает следующая заметка из «Северного края»: «Вчера, 11 июля, на многих улицах и дворах закоторосльной части города окачивали друг друга водой. Обливание происходит каждый год после дня Крестного хода – 10 июля. Кое-где окачиваются и посторонние прохожие. Но сердиться и жаловаться на это грешно».

Тем не менее старались ярославцы и городу быть полезными. Взять хотя бы практиковавшийся в мае каждого года «праздник древонасаждения». Надо сказать, что инициаторы имели своей целью «город украсить». Но сделать это увлекательно, а заодно привить детям хорошие манеры. Сохранилось описание этого события, случившееся весной 1907 года: «9 мая около часа дня процессия детей с оркестром музыки прошла по Духовской и Дворянской улицам к месту посадок – лечебнице для алкоголиков. Здесь дети были разведены на группы, и каждый участник получил по деревцу. В группах посадка производилась под наблюдением учеников школы, имеющейся при местном отделении общества садоводства и огородничества. По окончании посадок детям были предложены чай, конфеты, фрукты и печение. На каждое дерево будет привешена алюминиевая сигнатурка, содержащая название дерева, имя и фамилию, и возраст посадившего».

Однако с годами праздник, приходившийся на май, приобретал какой-то официальный характер. По крайней мере, активные участники заявляли, прямо-таки рапортуя: «Кроме того, между мостовой и пешеходной дорожной сначала будет посеян клевер, на будущий год на этом месте будет произведена посадка лип».

Все же очень многие относились к этому делу совершенно не формально. За посадками внимательно следили, а инициативу перехватывали. Например, в какой-то момент начавший терять былой размах «праздник древонасаждения», был подхвачен весьма активным и популярным в Ярославле обществом «Молодая жизнь». Например, по прошествии некоторого времени то сообщало, что «все до одного деревца, посаженные нынешней весной около театра тверицкого отделения, принялись расти». Некоторые из описаний так и вовсе напоминают поэтические сочинения. А почему бы и нет? Ведь речь шла именно о празднике: «Стройные, кудрявые вершинки посаженных аллеями тополей видны издалека». Но даже в этих случаях были свои сожаления. Один из участников этого действия обращался к городским властям: «Жаль только одного, что этот сад не загорожен хотя бы длинными жердями. Около деревцев пасутся две-три коровы, сплошь и рядом обгладывают их».

Опять же майские праздники для Ярославля имели и официальный статус, и общественное значение. Например, приходившиеся на это время «царские дни» непременно знаменовались «прогулками» в сопровождении оркестра, хотя это рождало некоторые неудобства. Очевидец вспоминал: «Так как сегодня царский день, оба военных оркестра (остроленцев и варшавцев) должны участвовать в военных парадах и ни при каких условиях сопровождать прогулку, назначенную на 10 часов утра, не смогут. Оркестр вольной пожарной дружины состоит из людей занятых – они работают сегодня, так как царские дни торгово-промышленными фирмами и ремесленными заведениями не празднуются. Воспитанники исправительного приюта предполагали играть в этот день в каком-то другом городе… Члены прогулочной комиссии сбились с ног в поисках за музыкой».

Впрочем, в 1912 году в состояние майских праздников для Ярославля были внесены некоторые коррективы. Именно тогда Совет Министров принимает решение, утвержденное затем Николаем Вторым, чтобы сделать 24-е число для ярославцев неприсутственным днем, проще говоря, выходным для горожан. Причем делалось это в память о событиях 1612 года, когда Ярославль был временной столицей страны, а потому можно смело утверждать, что это был своего рода прототип Дня города. Нельзя не отметить, уже современное празднование этого события именно в конце мая обладало исторической логикой, было «старой традицией».

Опять же корнями в дореволюционное прошлое уходят так называемые «городские пикники», кои сейчас кажутся новомодной забавой. Подобная традиция возникает в Ярославле уже в конце XIX века, и «городской пикник» был не один, таковых было несколько. Например, на Иванов день на территории близ храма Иоанна Предтечи, более известной как «Ивановский луг», разворачивались гуляния. Здесь же была небольшая ярмарка и балаган. Этот праздник был в большей степени «народным», так как «преобладал фабричный элемент». И по этой причине не обходилось без эксцессов. Например, в 1909 году мы могли бы прочитать в записях, оставленных очевидцем событий: «Прежде на так называемом Ивановскому лугу было гуляние, но после бывшего несколько лет тому назад здесь убийства эти гуляния запрещены».

Если же говорить о более состоятельной городской публике, то она предпочитала выбираться либо в Полушкину рощу, либо в рощу Иваньковской слободы, благо что обе располагались на берегу Волги, вниз по течению реки. Если в Полушкину рощу можно было добраться на извозчике, то до Иваньково предпочитали передвигаться по воде. Это было уже своего рода приключением. Сохранились воспоминания одного ярославца. Тот иронично сообщал: «Мы благополучно добрались. Я говорю благополучно, так как не вижу большого несчастия в том, что дым из трубы обдавал нас и не позволял ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни открыть глаза; не беда также и в том, что сидящих ближе к топке, обдавало из трубы какой-то мутной жидкостью, благодаря которой светленькие платья молодых девиц и поминутно срывающиеся с головы соломенные шляпы юношей покрылись темными пятнами».

Обычно на подобные праздники людей доставлял небольшой пароходик почти с фамильярным названием «Коля», который, несмотря на все неудобства, пользовался любовью ярославцев. На него можно было и не попасть. Один из участников «городского пикника» вспоминал: «Попасть на катер было трудно… однако, с помощью своего спутника я благополучно очутился на корме пароходика. Пассажиров было очень много. Раздались три оглушительных свистка, пароходик запыхтел и накренился на один борт. „Господа, – обратился к нам капитан, – сидите каждый на своем месте, иначе пароход перевернется и вы утонете “». ■

Текст: Андрей Васильченко, писатель, кандидат исторических наук
Фото: из архива автора