Эта история, как всякая настоящая история, началась с любви. Изменилась судьба двух людей – и стала меняться жизнь целой деревни. Созданный здесь, в маленькой Учме, скромный частный музей превратился в музейный комплекс. Каждая его экспозиция – своя тема и свое пространство смыслов. Последняя из открывшихся посвящена любви.
Тринадцать лет назад выпускница физфака МГУ имени Ломоносова, абсолютно городской человек, успешный менеджер одного из московских банков, Елена Наумова переехала в Учму – маленькое село Мышкинского района. За несколько лет до того на здешней дороге однажды сломалась ее машина, помог местный житель, лесник Василий Смирнов. Он починил автомобиль. А после рассказал про музей, который создал, чтобы сохранить память об истории Учмы, провел по музею экскурсию.
– Судьба нашей маленькой Учмы вписана в мировую историю. Дело в том, что в конце XV века здесь был основан монастырь. Его основателем стал греческий князь Константин Мангупский, потомок императорской семьи, родственник Палеологов. К моменту основания обители он уже принял монашеский постриг, в истории русской церкви известен как святой Кассиан Грек. Жизнь Кассиана была связана и с Византией времен падения, и с европейским Возрождением, и с эпохой становления русского государства. Он вынужден был покинуть родину после захвата Константинополя турками и 12 лет прожил в католическом Риме – рядом с великими мастерами эпохи Возрождения. В Москве Константин оказался как один из свиты, сопровождавшей невесту Ивана III – византийскую принцессу Софию Палеолог… – с этого рассказа всегда начинается экскурсия Елены Наумовой по Музею истории Кассиановой пустыни и судьбы русской деревни.
Сегодня Елена — директор этого музея. И жена Василия Смирнова, вместе с которым создает теперь новые экспозиции.
Все помещения музея – это часовня и амбары XIX века, которые перевозились с места на место не раз. Экспозиция первого амбара рассказывает про историю Учмы. В часовне XIX века – иконография Кассиана, представленная в виде фотокопий. Еще один амбар посвящен деревне как феномену русской Атлантиды, той реальности, которая ушла на наших глазах навсегда.
В последнем амбаре самая поразительная и самая пронзительная экспозиция – «Своя лодка. Старухи о любви». Открыли ее год назад.
В огромном крестьянском доме сначала слышишь только гул голосов. О чем говорят – не разобрать. Нужно зайти вглубь каждой из комнат. Здесь с невероятной откровенностью рассказывают о своей личной жизни старые жительницы Учмы. Многих из них уже нет в живых. Остались только голоса. На протяжении нескольких лет Елена Наумова их записывала. С чего все началось?
– С истории о миске и двух ложках. Муж с женой всю жизнь ели из одной миски и говорили, если так делать, то на том свете встретишься. Жизнь их была сложной. Муж много пил. Даже когда в семье появился ребенок, ушел как-то пьяный из дому, и было непонятно – вернется или нет. Много всего случалось… Этими мужем и женой были родители Василия, то есть мои свекор и свекровь. Узнав про их историю, я задумалась: как такое может быть – неоднозначная в бытовом и личном отношении жизнь и стремление встретиться на том свете? Стала расспрашивать. Сначала записала на диктофон свекровь. А после и других женщин Учмы. Стариков мужчин к тому времени уже никого не осталось. Услышала неожиданно откровенные истории. При этом женщины очень интересно описывали бытовые подробности. Вот одна из героинь рассказывает, что почти не была знакома с молодым человеком, а тут он с чемоданом из армии пришел, говорит: «Мама, самовар ставьте!». И сразу рисуешь в голове картину – с этим чемоданом, самоваром. В другом контексте она, наверное, и не вспомнила бы такие детали.
– А почему, как вам кажется, женщины так запредельно искренне отвечали?
– Почти все они уже были очень одиноки. И не только потому, что мужья умерли, а у детей и внуков своя жизнь. Дети и внуки иногда приезжают в гости. Но даже в этом случае женщина остается одна. Потому что дети и внуки играют в футбол или идут на речку. На саму бабушку у них нет времени – поговорить, узнать, как и чем она жила. Да и сама бабушка уже привыкла молчать. Расспрашивая этих женщин, я поняла, что им не хватало собеседника и что им очень важно рассказать о себе. Те диалоги, которые они вели сами с собой много лет, наконец нашли своего слушателя.
Теперь внуки приходят в музей, благодарят: как хорошо, что вы нашу бабушку записали!
Елена говорит:
– Это же истории не только о любви – о жизни. Большинство женщин настоящей любви не испытали. Они смотрели фильмы, у них были романтические представления об отношениях между мужчиной и женщиной, и почти каждая из них говорит: да, любовь есть, но я ее не знала… А потом вдруг добавляет: «Но он меня любил!»
А музей – это судьба? Почему вдруг появляется потребность его создать?
Про своего мужа Елена думает вот что:
– Жил себе в Учме лесник, нравилось ему все собирать, была у него поддержка из Мышкина – краевед Владимир Александрович Гречухин. Но совершенно не было социума. И хотя Василий отрицает, что создал музей для того, чтоб общаться с людьми, подсознательно эта мысль, думаю, в нем жила. Сам он рассказывает, что просто в какой-то момент собранного им оказалось так много, что надо было уже это где-то разместить и собирать дальше.
Во дворе музея Василий соорудил качели – огромную лодку. Одному ее раскачать трудно. Раскачав, остановить невозможно. Создатели музея видят в этом метафору экспозиции «Своя лодка. Старухи о любви»: что счастливый, что несчастливый брак – одинаково не выбраться.
Но вообще это и метафора всей нашей жизни. Можно ведь однажды перебраться в свою лодку… Оставив городскую жизнь, не оказалась ли Елена Наумова наконец-то в своей лодке?
Но спрошу у нее не об этом, а о том, почему вдруг то или иное место становится точкой притяжения людей. А после уже эти люди создают историю места. Наверное, это не просто случайность? Почему Кассиан именно в Учме остановился и основал монастырь? И Елена расскажет:
– Оказавшись в Московском княжестве, Константин уже не имел права его покинуть – такие порядки царили при дворе Ивана III. И принятие монашеского пострига (это произошло в Ферапонтовом монастыре) было способом освободиться от светской власти. Став Кассианом, он подчинялся теперь только воле Божьей. И мог выбирать, куда ему ехать или не ехать. Согласно житию, именно в Учме Кассиану было знамение – основать храм во имя Иоанна Предтечи, что он и выполнил. Но можно предположить, что в этом месте он остановился не просто так. Название деревни Учма созвучно слову из языка караимов, которое означает «рай». Нам хочется верить, что Кассиан знал это, ведь он вырос в Крыму, где в том числе жили караимы. И для него – потерявшего культуру, родную страну, вечно гонимого, считавшегося в Риме православным шпионом, а в Москве, соответственно, шпионом иностранным – это созвучие с караимским «рай» могло стать неким знаком.
Вообще, Учма звучит как финно-угорское слово, но ни в одном языке этой группы основатели музея не нашли ничего близкого. Скорее всего, название этимологически восходит к тюркским языкам, где означает «не отлетай, не умирай» – что тоже символично. В судьбе деревни случались разные повороты…
В 1935 году на территории бывшего Учемского монастыря расположился Волголаг, заключенные строили Угличскую ГЭС и дорогу между Угличем и Рыбинском. Для местных жителей это оказалось… благом. Жизнь заключенных, как ни парадоксально, была устроена лучше, и коренные учемцы могли, например, обменять молоко на гущу из супа и прокормиться в голодное время. А в конце 1930-х, когда начали обустраивать Рыбинское водохранилище, в Учму приехали еще и переселенцы из затапливаемых территорий – в основном, из Мологского уезда.
Бывший Кассианов монастырь постепенно разрушался. Одна из церквей храмового комплекса была взорвана, колокольню разобрали на кирпичи, Успенскую церковь обрушили. Часть икон местные жители спрятали у себя, но какая-то часть использовалась в качестве строительного материала. Захоронение Кассиана местные власти собирались вскрыть, но одна из верующих, Надежда Вандышева, сумела отстоять могилу. Несколько человек поддержали ее. Что удивительно, на «бунтовщиков» никто не донес!
Когда память о прошлом Учмы практически стерлась, и, казалось, что стерлась навсегда – Василий Смирнов и создал здесь музей.
Местные жители не поняли, что музей рассказывает о прошлом, о событиях XV века. И стали приносить сюда свои вещи, рассказывать свои истории. То есть музей они восприняли как свой, как музей Учмы. Удивительным Елена Наумова считает вот еще что:
– Благодаря музею учемцы осознали, что они уже сами – персонажи истории. И… бросили пить! Если раньше в деревне было несколько сильно пьющих семей, то сегодня нет ни одной. Один из жителей мне сказал, что перестал пить, чтоб не позорить нашу Учму в глазах приезжих. Причем на праздники люди могут выпить, но при этом не уйти в запой. А во дворах появились разные фигурки. Да, они наивные, да это кич. Но жители стали украшать свои дворы! У музея возникла вдруг новая миссия.
Этим летом Учемский музей отмечает 20-летие. Отмечает новым проектом «АртБерег Учма», который реализуется на грант Благотворительного фонда Тимченко. Местные жители участвуют в проекте в качестве соавторов.
– Мы приглашаем художников, скульпторов, архитекторов, авторов инсталляций, которые будут создавать произведения для Учмы – скамейки, урны, песочницы. При этом мы просим их провести занятия для жителей деревни – чему-то научить, сделать что-то вместе, – рассказывает о проекте Елена. – Жители Учмы, в свою очередь, готовы помогать художникам – замесить цемент, сделать опалубку для арт-объекта. Но главное, они готовы делиться своим опытом и знаниями – могут провести экскурсию по лесу, например, или мастер-класс по рубке бревен.
Частный музей – и рискованное, и затратное дело. Экспозиции в Учме созданы на собственные средства, кроме последней «Своя лодка. Старухи о любви», открытой на грант Российского фонда культуры. Правда, практически все экспонаты будущего музея лежали под ногами, ни одной вещи не было куплено.
Все вырученные от продажи билетов средства идут на развитие. На собственную жизнь приходится зарабатывать по-другому. Елена занимается переводами, консультированием. Василий на заказ строит колодцы и дома, причем владеет талантом создавать все это без чертежей.
О том, что оставила продвижение по успешной столичной карьере Елена не жалеет искренне. Ее настоящая жизнь – другая.
– Помню, для меня в детстве было загадкой, почему деревенские жители ездят в Москву за маслом. Стоят за ним в очередях. Я не раз была в сельской местности, видела, что у людей есть свои коровы, свое хозяйство. Почему же они едут в столицу за маслом? И при этом так бесправно себя ощущают в городской среде… Наш музей – это низкий поклон всем этим бесправным людям, чьи голоса наконец могут быть услышаны… Вообще, в какой-то момент своей жизни я поняла, что хочу успеть сказать спасибо людям, которым стоит сказать спасибо. Сначала это касалось близких – очень благодарна тем, кто меня сопровождал и сопровождает по жизни. А здесь я хочу сказать спасибо людям, которые поставляли масло в Москву, не имея при этом возможности купить его самим.
– А как вы относитесь к частным музеям, которые развиваются как бизнес-проект?
– В них бывает очень интересно, но не всегда такие музеи можно назвать музеями. Они, скорее, вовлекают посетителя в игру – будь то игра в старые традиции (сделать своими руками оберег) или игра с погружением в какую-то ситуацию («только у нас можно попробовать эти вареники»). А музей все-таки должен хранить и транслировать культуру, историю – то есть те ценности, которые характеризуют определенную эпоху. Нам хотелось бы, конечно, чтобы музей окупал себя, но важнее сохранить свою свободу. Это в том числе и свобода для посетителей, которые могут в естественной деревенской обстановке не только увидеть пасторальную сторону, погрузиться в красоту деревни, но и прочувствовать эмоции деревенских людей. У нас можно покататься на лодке, покачаться на качелях, посидеть под соснами. Но никаких игр, интерактивных программ у нас нет и не будет. Наша задача в другом. Чтобы человек на какое-то мгновение остановился. И не играл во что-то, а подумал. О себе, о своем месте в этом мире, о своих детях и родителях и о том, что он не успел сказать или сделать, но еще может успеть.
Текст: Лора Непочатова Фото: Ирина Штольба
В январе 2019 года наша страна отметила 75-летие со дня полного снятия блокады Ленинграда. Ярославль принял сотни тысяч жителей блокадного Ленинграда, в числе их была и Мария Сергеевна Петухова, а тогда – Маша Бучкина, которая совсем девчонкой в дни блокады трудилась на оборонном предприятии Ленинграда наравне со взрослыми.
— Приехали, а Ленинград-то меня и не пускает! Проходят только те, кто там живет по документам. Но Иван, как начальник пожарной команды, прошел и меня провел, – продолжает вспоминать Мария Петухова. – Весь город был замаскирован: закрыты сеткой и мешками окна домов, памятники, статуи. Иван повез меня к другому брату – Андрею. Там встретили не радостно: кому во время войны нужна девчонка? Но Андрей сказал: «Она моей фамилии, значит, хлебную карточку получит». Так я и осталась. Андрей был на казарменном положении, работал на военном заводе и уходил на всю неделю. Его жена Елена целыми днями была на работе. Хозяйство было на мне: я гуляла с двухгодовалой девочкой, бегала на Невский покупать по карточкам продукты. Вместе с другими ребятами дежурила на крышах.
— Было очень страшно без брата, – вытирая слезы, вспоминает Мария Сергеевна. – Не стало опоры, не с кем поговорить, некому рассказать о своих бедах, поделиться мыслями.
