C людьми, пережившими ленинградскую блокаду, разговаривать тяжело. Задаешь вопрос осторожно, будто идешь по тонкому льду, и не знаешь, как отреагирует собеседник – заплачет (многие блокадники до сих пор вспоминают те страшные годы со слезами на глазах) или расскажет о таких вещах, которые боишься услышать. Поэтому интервью очередной гостьи нашей рубрики «Победители» Зои Ивановны Филипповой мы оставили в виде монолога – вопросы здесь, в общем, неуместны.
Я родилась в Ярославской области, в Борисоглебском районе. А в Ленинграде у нашей семьи было много родственников, и маме очень хотелось, чтобы к ним переехали. Сначала туда отправился мой папа Иван Михайлович, чтобы заработать нам на квартиру. А потом я закончила 7 классов школы и тоже к нему переехала. Поступила в училище от завода имени Козицкого, на котором работал папа. Жили мы с ним в разных местах: он – в мужском заводском общежитии, а я – в квартире на Васильевском острове, с семьей моего дяди, Сергея Николаевича. Я участвовала в художественной самодеятельности, с творческим коллективом нашего училища мы везде занимали первые места. Это было прекрасное время.
А потом началась война. Папа ушел в партизанский отряд. Дядя тоже ушел на фронт, осталась только его жена. Я первое время жила вместе с ней, в дядиной квартире, и поначалу даже не представляла, что меня ждет. Думала: «Ну, раз война, значит, быстрее попаду в отпуск и поеду к маме…». Вот и попала.
Сначала по карточкам нам давали 800 граммов хлеба в день, мы питались в столовой от училища. Потом норму урезали, и ежедневный рацион был таким: на завтрак – ложка чечевицы, на обед – мучной суп (мутная вода), 125 граммов хлеба и капустный лист. На ужин – ложка чечевицы или капустный лист.
Однажды меня вызвали на проходную завода, и там я увидела отца. Он был обросший и худой. Мы заплакали. Он рассказал, что почти весь их отряд погиб в боях, а он выжил. В Ленинграде папа работал на заводе, а меня вместе с другими девочками из училища посылали в госпиталь помогать медсестрам. Вскоре я переехала жить к папе в заводское общежитие. Дело в том, что дядина квартира была на 5 этаже, а я к тому времени настолько исхудала и ослабла, что не могла подниматься так высоко по лестнице.
По вечерам папа приходил с работы и приносил доски от ящиков и котелок, с которым он был на фронте. Воды, света и тепла в общежитии не было. Мы слепили из кирпичиков печку и обмазали ее глиной. Набирали в папин котелок снега, растапливали его и в эту воду опускали мой дневной паек.
Крысы в общежитии забирались на нас и ходили по нам, как кошки. По утрам приезжала машина, в нее загружали умерших, и в освободившиеся комнаты заселялись новые жильцы. Знаю, что были и случаи каннибализма. У детей, у покойников, вырезали мягкие места, запекали и продавали на рынке.
Нам была не так страшна бомбежка, как голод. Тот, кто его не пережил, не может себе представить, как сильно может хотеться есть. От голода больше умирали мужчины. Женщины жили дольше – говорят, это за счет груди, в которой откладываются питательные вещества.
Однажды папа дал мне карточку и отправил за хлебом. Я отстояла очередь и только получила паек, как у меня вырвали его из рук. Причем те, кто так делали, обычно закрывали лицо рукавом, чтобы было сложнее найти нападавшего.
Когда наше училище по «Дороге жизни» эвакуировали в Омск, папа остался в Ленинграде. Он сказал, чтобы я всеми силами старалась
уехать к маме в Ярославскую область, потому что до Сибири мне было бы не доехать – настолько я была истощенной.
Мы ехали в вагонах для телят, грелись около печки. Был март 1942 года. На каждой станции к нам подъезжала грузовая машина, забирала умерших и увозила их хоронить в братских могилах. В те моменты я думала только о том, чтобы доехать до мамы. Документов при мне не было. В Буе я и еще одна девушка из Данилова сошли с поезда и пошли по городу менять остатки вещей на еду. В одном из домов нам дали стакан молока и чугунок картошки, которую мы съели вместе с очистками. Но от этого только захотелось есть еще больше.
Когда я ехала уже в Ярославль, то заснула в поезде, и у меня украли все оставшиеся вещи. Но мне уже было все равно, я практически умирала. Подруга моя сошла в Данилове, а я добралась до Ярославля и села на вокзале в уголок – просто не могла никуда идти. Люди меня подкармливали. Потом я немного собралась с силами, приехала в Ростов и пошла к каменному мосту, откуда грузовая машина отвозила людей в Борисоглебский. Встретила там знакомых. Но к тому моменту я была настолько слаба, что меня не узнавали. Когда я называлась, они подходили, смотрели на меня и плакали. А потом кто-то из них вдруг сказал: «Смотри, Зоя, вон мать твоя идет!»
Мама подошла ко мне, стояла, смотрела и молчала. Я ей говорю: «Мама, это же я, твоя дочь Зоя. Я еду из Ленинграда». А она сначала ничего не могла ответить. А потом как закричит на всю Ленинскую! Подошла машина, нас посадили на нее без очереди, и мы доехали до Борисоглебского. В деревне мама продолжала кричать: «Люди, вы не представляете, кого я привезла!» – так была рада.
В нашей деревенской избе было тепло и чисто. Мама держала корову и кур. Первое время она кормила меня только куриным бульончиком и топленым молоком, но я не чувствовала сытости. Три месяца после возвращения я не вставала с постели, да и потом чувствовала, будто я снова родилась. Учиться ходить пришлось заново.
Когда я немного окрепла, к нам домой пришел председатель сельсовета и сказал, чтобы я устраивалась на работу. И я стала заведующей избы-читальни. Там же мы готовили теплые вещи для фронта. Я агитировала девчонок в деревнях, мы вместе собирали шерсть, щипали, вертели и пряли, вязали перчатки, шили кисеты, набивали их табаком и на них писали: «Желаем победы!», «Ждем победы!» Так в нашей деревне мы с мамой и встретили окончание войны. А нашего дорогого папу снова призвали на фронт, и он погиб под Нарвой.
После войны к нам в деревню приехали энергетики – проводить электричество. Среди них был и мой будущий муж Анатолий Федорович. Мы поженились, он остался в деревне, и у нас родилась дочка Тамара. А в 1951 году мы уехали в Ярославль, там родился сын Вадим. Сначала мотались по съемным квартирам, а потом получили вот эту. Вместе с мужем работали на мясокомбинате, я была депутатом городского совета, занималась в цеховом комитете культурно-массовой работой, как когда-то в училище.
В 39 лет я овдовела и осталась одна с двумя детьми. Сейчас ко мне приезжают внучки и правнук, они меня радуют. Еще одна радость в жизни – люблю читать газеты. Дочка постоянно привозит мне новые издания. Правда, вижу уже плохо, но без них не могу.
Я пережила голод. Поэтому ни одного гостя не отпущу, не накормив.
Последняя фраза была сказана не просто так. В гости к Зое Ивановне группа «Элитного квартала» приехала в полном составе: корреспондент, фотограф и учредитель журнала, депутат муниципалитета Игорь Бортников. Хозяйка радушно приняла гостей, накрыла стол. Мы хотели было вежливо отказаться от угощения, но, услышав этот ее аргумент, не посмели возразить.
Новые обои поклеены, пол и потолок сделаны из современных материалов, мебель собрана. Но есть незавершенность, пустота. Изюминки не хватает. Если вам знакомы такие ощущения, тогда скорей читайте дальше!